Русские на Эвересте. Хроника восхождения - [51]

Ильинский: Понял вас. Но я так смотрю по состоянию, что вообще надобности нету.

Тамм: Что ж, тем лучше. Значит, будете просто их сопровождать, а не спускать. Но одних их отпускать сейчас вниз не стоит.

Ильинский: Ну понял вас, понял. Одним словом, мы больше уже не лезем на Гору? Так? Прием.

Тамм: Да, да! Да, вы сопровождаете ребят вниз – это распоряжение.

Ильинский: Ну понял...

И заветная вершина, до которой оставалось всего-навсего 348 метров по вертикали, отдалилась для Ильинского и Чепчева на недосягаемое расстояние.

«Эрик с Сережей тяжело переживали вынужденное отступление, – запишет в дневнике Евгений Тамм. – Ни у них, ни у меня нет и не было абсолютной уверенности, что оно было неизбежным. Но проверить это невозможно. Целый комплекс обстоятельств влиял на моё решение. Повторись всё заново – я поступил бы также. Главным было то, что после стольких часов пребывания выше 8500, в условиях, которые выпали на долю Валиева и Хрищатого, риск оставить их одних был бы неоправдан.

В глубине души это понимали, конечно, и Эрик и Сережа. Но им было тяжелее; уходить должны были они, а не я. Сами они оставили бы ребят и пошли наверх только в случае жёсткого указания на этот счёт. В этом не может быть сомнения».

Руководитель экспедиции оказался прав. Когда закончилось восхождение, когда улеглись страсти и обиды, когда можно было представить себя на месте Тамма, волновавшегося внизу за судьбу людей, Ильинский и Чепчев всё же согласились, что они вряд ли оставили бы тогда одних своих товарищей.

В подтверждение приведем стенограмму одной из бесчисленных пресс-конференций, на которых журналисты вновь и вновь возвращались к этому эпизоду. Вот как  оценивали по прошествии  времени сложившуюся тогда ситуацию сами восходители.

Хрищатый: Все мы завязаны одной верёвочкой. И если у кого-то что-то не получилось, значит, в этом и наша вина. Нам трудно говорить о радости победы, хотя мы с Казбеком испытали её в полной мере. Но радость угасла как только мы узнали, что из-за нас не взойдут на Эверест наши друзья – Ильинский и Чепчев. То, что произошло с ними, для альпинистов больше чем трагедия...

Ильинский: Ну наверное, это всё-таки не самое большое горе в жизни. Правда, поскольку мне уже за сорок, то вряд ли когда-нибудь у меня вновь появится шанс выйти на штурм Эвереста. А тогда... Хотя ребята и говорили, что смогут самостоятельно спуститься вниз, стопроцентной уверенности в этом у меня не было. И я подумал: если не я поведу их вниз, то кто же? Ведь это мои друзья и ученики, я тренирую их с 1972 года. К тому же я знал, что у Володи любые обморожения – легкие ли, тяжёлые – всегда протекают с сильными болями.

Чепчев: Честно говоря, мы могли уйти тогда вверх. Но если бы так произошло, я бы не простил себе этого никогда. На всю жизнь осталось бы чувство вины.

Ильинский: В Москве Валерию Хрищатому сделали небольшую операцию на обмороженных пальцах ног. Если бы мы не ускорили спуск первой связки, последствия оказались значительно серьёзнее. Наша совесть чиста. А чистая совесть всё же явно дороже, чем самая высокая вершина...

Но мы снова забежали вперёд. А тогда, утром 8 мая, Ильинский решил, что пойдёт сопровождать двойку один. Ему хотелось, чтобы свой шанс всё же не потерял его ученик и напарник Сергей Чепчев. Ерванд решил оставить ему свой кислород, чтобы он попытался штурмовать Эверест с группой, подходящей снизу.

Ильинский связался по рации с группой Хомутова, находившейся в третьем лагере. Выяснилось, что они собираются выйти к вершине лишь 10 мая. Значит, Чепчеву предстоят ещё две ночевки на 8500. Трое суток в «мертвой зоне» – слишком рискованно. Четверка Ильинского пошла вниз. Группа Хомутова – вверх, в четвертый лагерь.

К четырем вечера Хомутов первым добрался до IV лагеря. Там он встретился с четверкой Ильинского, налегке возвращавшейся вниз. Его группа, напротив, шла груженная кислородом (каждый нес по пять баллонов), бензином и едой. В 18.00 точно по расписанию связался с базой. Ему зачитали радиограмму из Москвы: «Всем альпинистам, участвовавшим в работе экспедиции, присвоено звание заслуженных мастеров спорта».

– Всем, – переспросил Валерий, – или тем, кто побывал на вершине?

– Всем, – уточнил Тамм.

Оказалось, что эти слова следовало понимать так: в связи с ухудшением погоды и во избежание лишнего риска прекратить все восхождения.

– Такой вот приказ, – добавил Тамм. – ...Смотрите сами.

– Сейчас подойдут Пучков и Голодов. Мы подумаем, – попросил отсрочку Хомутов. – До связи в восемь вечера.

Вскоре группа в полном составе собралась в четвертом лагере. Узнали невеселую новость. Состоялась короткая, но эмоциональная беседа. «Валера, – кипятился обычно уравновешенный Юрий Голодов, – нам по сорок, у нас дети. Мы не за значками заслуженных мастеров спорта сюда шли, а чтобы «сделать» Гору. Мы все понимаем: за нами советский альпинизм. Мы в полном здравии. Мы не подведём. Мужики мы, Валера, или нет?!»

Дебатировать долго не стали, все думали также, да и времени тратить не хотелось. Больше того, они решили штурмовать вершину не 10 мая, как предполагалось раньше, а на день раньше – 9 мая. В этот святой для каждого советского человека день.