Русские гусли: история и мифология - [2]

Саттва-гуна привносит во все спокойствие и ясность.

Раджас-гуна сообщает всему активность, с ней связан прогресс.

Тамас-гуна отождествляется с косностью, инерцией, безразличием, неведением. Она обусловливает существование неодушевленного мира.

Также считается, что саттва-гуна порождает эволюционные процессы. Раджас — революционные изменения. Тамас — регресс, инволюция, догматизм, косность. Гуны существуют всегда, не исчезая, но одна из них всегда доминирует в том или ином процессе.

Таким образом, весь материальный мир является сплетением гун, сочетанием их качеств. Мы уже говорили о родстве значений санскритского слова «гуна» и славянского слова «гусля», что значит нить, тетива, струна. В славянской традиции мы не находим прямого упоминания о том, что тварный мир каким-то образом связан с образами нитей и струн. Хотя нам хорошо известны выражения: «нить судьбы», «материя», «завязка событий», «развязка»… Это говорит о том, что подобные представления некогда существовали — тогда, когда формировался язык. Однако заметим, что корень «гун» в русском языке обозначает звукоподражание и образует ряд производных: гундеть, гудеть, гукать, гулять (в значении праздновать, веселиться, петь), гудок, гулить. Корень «гун», в русском и шире — в славянских языках, накрепко связан не только с понятием нить-струна (гусля), но и со звуком и звукоизвлечением.

Известный современный гусляр, фольклорист и исследователь русской музыкальной традиции Дмитрий Парамонов обратил внимание коллег на сходство в посадке гусляра, способе удержания инструмента и движениях рук при игре на гуслях с игровым окном, с положением ткача и основными приёмами традиционного ткачества. Он подчеркнул, что сходство, по всей видимости, носит не случайный характер, но и имеет некое важное в прошлом мифологическое тождество между игрой на гуслях и ткачеством.

Царь Давид. Книжная миниатюра

Процитируем сказание из Махабхараты о мальчике Уттанки и его встрече с богинями-пряхами, которые на станке, «объемлющем миры… по мере того, как непрерывно движется Полярный круг… посылая (челнок), непрерывно прядут (ткань) из черных и белых нитей, постоянно создавая существа и миры»[2].

Наблюдение Дмитрия Парамонова чрезвычайно выразительно показывает общность древних представлений о переплетающихся нитях — гунах, образующих все явления материального мира и соединяющихся в мелодию звуках, возникающих по воле музыканта. В 7-ом гимне X книги Ригведы, говорящем о создании и строении Вселенной, есть следующие строки, где вновь упоминается о двух пряхах, которых, воспринимая аллегорически, можно соотнести и с руками гусляра, ткущего музыкальное полотно:

42. Две юницы снуют основу

На шесть колышков две снующих

Одна другой протягивает пряжу

И не рвут ее, не прерывают.

43. Вот колышки они основа небу

Стали гласы для тканья челноками

Да услышат меня Земля и небо[3].

В гимне весьма наглядно сопоставлены, даже тождественны, звук голоса (гласы) и нити ткущегося полотна:

Стали гласы для тканья челноками

Да услышат меня Земля и небо.

Более того, колышки ткацкого станка следует соотнести с шестью колками гуслей. Эту часть гимна из Ригведы можно воспринимать не только как изображение ткачества, но и как мифопоэтическое описание исполнения песни под игру на шестиструнных гуслях.

Сказочные струны (в древнерусском произношении «гусли»[4]) игрой, сплетением звуков порождают, образуют материальный мир, подобно гунам древнеиндийской философии. В русских сказках игра на гуслях вызывает бури, строит города, собирает армии, создаёт моря, подчиняет себе животных, усыпляет или, наоборот, заставляет плясать людей. В народной сказочной традиции очевидны следы бытовавших некогда представлений о том, что гусли, так же как и гуны, формируют и изменяют видимый, материальный мир.

Подобно представлениям древней натурфилософии, в которой гуны приводятся в движение «вселенским духом» и порождают изменения в космосе, струны гуслей приводятся в движение героем — музыкантом, который, по всей видимости, некогда в мифологии являлся существом более высокого порядка и мог, вероятно, осмысляться в традиции как первопредок — демиург или вселенский дух. Возможен также вариант, что сказочный гусляр, творящий музыкой изменения в материальном мире, в ряде сказаний мог выступать в роли «заместителя» демиурга. По законам сказочной аналогии, моделируя действие высшего существа, он сам уподоблялся ему и мог создавать бряцаньем струн изменения в природе:

«А на что твои гусли пригожаются?» — «Мои гусли не простые: за одну струну дернешь — сине море станет, за другую дернешь — корабли поплывут, а за третью дернешь — будут корабли из пушек палить»[5].

Многие сказки о гуслярах своей сюжетной линией напоминают библейские истории о царе Давиде. Трудно говорить о прямом заимствовании библейского сказания, сюжеты рознятся в деталях, но подобие очевидно. Главный герой-гусляр Иван, подобно псалмопевцу Давиду, в большинстве повествований оказывается пастушком, играет на чудесном инструменте, а к концу сказки становится царём. На этом, пожалуй, сходство персонажей и заканчивается.