Русские беседы: уходящая натура [заметки]

1

Рец.: Местр Ж., де. Четыре неизданные главы о России. Письма русскому дворянину об испанской инквизиции / Пер. с фр. А.П. Шурбелёва, предисл. В.А. Котельникова. – СПб.: «Владимир Даль», 2007. – 300 с. – (серия: „Civitas Terrena“).

Местр Ж., де. Религия и нравы русских. Анекдоты, собранные графом Жозефом де Местром и о. Гривелем / Пер. с фр. А.П. Шурбелёва, предисл. В.Я. Курбатова. – СПб.: «Владимир Даль», 2010. – 186 с. – (серия: „ΠΟΛΙΣ“).

2

В.С. Парсамов в данном случае неточен. Де Местр в основном поддерживал отношения с графом А.С. Строгановым, отцом П.А. (в частности, он оставил очень любопытное описание похорон этого екатерининского вельможи).

3

Объясняя петербургские реалии графу де Валезу, де Местр писал 23.I./4.II. 1817: «Присовокуплю несколько мыслей, которые я не мог доверить здешней почте. […] Когда приходится иметь дело с этой страной, тем паче в случаях особливой важности, надобно постоянно повторять одно и то же: чин, чин, чин и ни на минуту о сем не забывать. Мы постоянно обманываемся из-за наших понятий о благородном происхождении, которые здесь почти ничего не значат. Не хочу сказать, будто знатное имя совсем уж ничто, но оно все-таки на втором месте, чин важнее. Дворянское звание лишь помогает достичь чина, но ни один человек не занимает выдающегося положения благодаря одному лишь рождению; это и отличает сию страну от всех прошлых.

В самом начале моего здесь пребывания случалось мне часто видеть княгиню**; однажды какой-то человек шепотом предупредил меня, что это неподходящий для посланника дом. Я никак не мог взять в толк, каким образом одна из первейших фамилий Империи может нанести ущерб моей репутации, но мне с таинственным видом объяснили: ведь муж ее всего лишь майор. Подобные вещи совершенно непонятны нам, однако их надобно принимать в соображение, когда речь идет об этой стране; ведь даже повелитель ее слишком мало уважает свое дворянство и всегда отдает предпочтение чину сравнительно с происхождением, каковое само по себе не дает ничего, просто совершенно ничего. И разве имеет здесь для иностранца хоть какое-то значение наследственное имя! Напротив, ему будет только хуже, когда станут его толкать, задирать и унижать те люди, которых у себя дома он не пустил бы и на порог».

4

12/24.II.1816 в письме к графу де Валезу де Местр передает содержание своей беседы с Александром I, отражая одновременно назревающий конфликт двух радикально различных религиозных позиций: «Затем разговор перешел на религию. – Говоря о различных вероисповеданиях, Император сказал: „В христианстве есть нечто большее, чем все это“ (и он рукой очертил в воздухе круг, словно бы обрисовывая купол вселенской Церкви). Я передаю Вашему Превосходительству все точно слово в слово: „Вот самое существенное. Начнем с того, чтобы бороться противу неверия; именно в нем главное зло. Будем следовать Евангелию. Я верю, что когда-нибудь все исповедания соединяться, даже не сомневаюсь в этом. Но время еще не пришло. Касательно же тех, кто меняет религию, должен признаться – у меня нет к ним уважения“ (при этом на лице его отобразилось презрение).

Если бы я был хоть две минуты на месте Императора, то не отказал бы себе в удовольствии спросить: „Каким же образом смогут соединиться все исповедания, если каждый христианин должен неизменно сохранять свое собственное?“

Но возражать было невозможно».

5

Этой теме была посвящена последняя вышедшая при его жизни книга: Malia, 1999.

6

Американское издание: Malia, 2006.

7

Неевропейские революции случатся уже в XX веке, то есть после того, как «Запад» выйдет за любые географические ограничители и станет глобальным.

8

Мыслимой при этом как возврат, в изначальном смысле слова revolutio (от лат. «revolvere», обращения назад, возвращения в исходную точку).

9

«Английской революции […] не предшествовало ничего более подрывного, чем теологические и экклезиологические домыслы да теоретизирование по поводу природы существующей совокупности правовых норм – „старинной конституции“. Английская политическая теория возникла только по ходу и после революции в творчестве Гоббса, Гаррингтона и Локка. Кроме того, наиболее сильное влияние она оказала за пределами Англии – в Америке и Франции» (стр. 228).

10

Согласно Малиа, в истории каждой нации может быть только одна великая революция – поскольку революция образует водораздел со «старым режимом» «и, как только это делается (или хотя бы предпринимается попытка сделать), тысячелетний исторический рубеж безвозвратно перейден» (стр. 326).

11

Впрочем, здесь речь идет о сложных сюжетах, которые при краткой формулировке трудно отобразить, поскольку историческая санкция действует опосредованно и в большинстве случаев чувствительными к отсутствию легитимации со стороны науки окажутся такие зоны памяти, которые испытывают недостаток легитимности совсем по другим параметрам, в то время как исторически отвергаемые воспоминания, имеющие иные источники легитимности или, по крайней мере, не вызывающие напряжения, не испытывают сколько-нибудь ощутимого давления с позиций, опирающихся на историческое знание.

12

Например от «аристократической» группировки, объединявшейся вокруг кн. Адама Чарторыйского, т. н. «отеля Ламбер», ориентированной в первую очередь на дипломатическое действие и мыслившей в рамках восстановления польской государственности, готовых, исходя из своего понимания «реализма», пойти ради этого на компромисс с державами, участвовавшими в разделах – надеясь достигнуть соглашения с Пруссией и/или Австрией за счет Российской империи – или в отличие от старой Централизации (до объединительного движения середины 1840-х, во многом размывшего прежние рамки), где были сильны настроения польской исключительности, утверждения ее первенствующей роли в «славянском мире» и противопоставления «Московии».

13

Об обстоятельствах создания «Исповеди» см.: Бакунин, 1921; Щеголев, 1990; Борисёнок, 2001: 33–37 и приведенную в примечаниях к последней работе библиографию по теме.

14

«Никакое славянское племя не может заключать союза с чужими народами; это право исключительно предоставлено Совету; никто не может отдать в распоряжение чужому народу или чужой политике славянское ополчение» (Бакунин, 1896: 367).

15

Отец гр. Николая Николаевича Муравьева-Амурского, Николай Назарович приходился матери Бакунина, Варваре Александровне, дальним родственником, однако он женился на ее кузине, Екатерине Николаевне Мордвиновой – и в дальнейшем между двумя семействами поддерживались «близкие родственные и дружественные отношения» (Корнилов, 1915: 13, о знакомстве молодого Бакунина с семейством Муравьевых: Там же: 56 – 62) – встретившись со своим троюродным братом в Томске в 1858 г., возвращаясь из Петербурга в Иркутск, Муравьев взял его под свое покровительство и в дальнейшем (в 1859 г.) содействовал переводу Бакунина в восточносибирскую ссылку, где своей властью сильно облегчил его положение (Демин, 2006: 169–174).

16

Отметим, что Бакунин сохранит понимание «панславизма», свойственное времени возникновения данного понятия, как известно, термин «панславизм» появился в 1840–1841 гг. в ходе венгеро-словацкой полемики и понимался в первую очередь как обозначение гегемонистских притязаний Российской империи на славянские народы (Волков, 1969).

В «Программе славянской секции в Цюрихе» Бакунин дает следующее определение «панславизма» – программа «освобождения народов при помощи русской империи» (Бакунин, 1989 [1972]: 524).

17

Имеются в виду I и II Империи Наполеона I (1804-1814, 1815) и Наполеона III (1852–1870) соответственно.

18

Т. е. Людовик XIV (1638–1715, король Франции и Наварры с 1643, самостоятельное правление с 1661).

19

Имеется в виду расхожий образ положения дел во Франции во времена «Регентства» (1715–1723) и в период царствования Людовика XV (1710–1774, король Франции и Наварры с 1715) с объявления его совершеннолетним в 1723 г.

20

Прудон писал: «До сегодняшнего дня Федерализм вызывает в сознании только идеи распада: он не понят нашей эпохой как политическая система.

A) Группы, которые составляют конфедерацию, то, что называют в другом случае государством, суть сами по себе государства, самоуправляющиеся, самосудные и самоадминистрирующиеся во всех суверенитетах в соответствии со своими собственными законами.

Б) Для объединения в конфедерацию предполагается договор с взаимными гарантиями.

B) В каждом государстве, вступающем в конфедерацию, правительство организовано по принципу разделения властей: равенство перед законом и всеобщее голосование лежат в его основе.

Вот вся система. В конфедерации политическое тело формируют не индивиды, граждане или предметы; это группы, данные априори природой, и, следовательно, величина большинства не превышает население, проживающее на территории в несколько квадратных лье. Эти группы сами по себе – маленькие государства, демократично организованные под защитой федерации, единицы которых – главы семей или граждане» (цит. по: Шубин, 2007: 186–187).

21

Напомним, что Прудон настаивал на переводе «анархии» на английский как «self-government».

22

Так, во многом именно на этой логике базировался первоначальный вариант предложений А.Д. Пазухина (Пазухин, 1886), в дальнейшем трансформировавшийся в закон о земских начальниках 1889 г. (Захарова, 1968; Христофоров, 2011: 337–342).

23

См. о нем: Заславский, 1924; 1934; краткая характеристика взглядов: Тесля, 2014.

24

В. Засулич вспоминала: «Когда летом 1878 года я приехала в Женеву, Драгоманов стоял в центре эмиграции. К нему первому вели каждого вновь приехавшего; у него по воскресеньям собиралась чуть не вся эмигрантская колония: он принимал деятельное участие во всем, касавшемся эмиграции. Его крайний „федерализм с автономией земских единиц, начиная с общины“, казался близким к анархии» (Засулич, 1931: 106). См. также: Аксельрод, 1923: 185–186.

25

Женевский журнал, издававшийся в 1881–1883 гг. «Святой Дружиной». О характере сотрудничества Драгоманова в этом издании и его связях с антиреволюционной тайной организацией, основанной в апреле 1881 г., после убийства Александра II народовольцами, имеется обширная литература. В историческом плане вопрос был поднят В.Я. Богучарским в 1912 г. и вызвал острую реакцию со стороны Б.А. Кистяковского и его единомышленников, стремившихся отрицать информированность Драгоманова о лицах, в действительности стоявших за изданием «Вольного слова». В дальнейшем в дискуссию вступил и зять Драгманова, И.Д. Шишманов, опубликовавший в «Вестнике Европы» 1913 и 1914 гг. серию материалов, посвященных конституционалистским планам гр. П.П. Шувалова, одного из ключевых деятелей «Святой Дружины», ответственного за заграничную деятельность организации. Накал полемики был связан с тем обстоятельством, что Драгоманов с полным основанием рассматривался как один из предшественников конституционно-демократической партии («Партии народной свободы» – см.: Драгоманов, 1906: XXXV), а его политические сочинения в 1905–1906 г. были изданы в парижской типографии «Освобождения», публикацию начал П.Б. Струве, а после его возвращения в Россию, ставшего возможным по издании манифеста 17 октября 1905 г., продолжил Б.А. Кистяковский (Драгоманов, 1905; 1906), в 1908 г. вместе с И.М. Гревсом уже в России издавший еще один том политической публицистики Драгоманова, не вошедшей в парижское издание (Драгоманов, 1908). Тем самым вопрос о сотрудничестве Драгоманова со «Святой Дружиной» и степени сознательности подобного соработничества имел и актуальное политическое значение – со стороны эсеров (к которым принадлежал Богучарский) и других представителей социалистического лагеря воспринимаясь как свидетельство политической «двусмысленности» и «двуличности» либерального движения; в свою очередь для деятелей кадетского лагеря стремление оправдать Драгоманова от возводимых на него обвинений диктовалось необходимостью отстоять репутацию собственной партии, сохранить репутацию одного из основоположников незапятнанной. Этот контекст объясняет и специфический пафос масштабного исследования, предпринятого в самом начале 1920-х годов М.К. Лемке, опубликованного только в 2012 г., – в контексте послереволюционного времени антиреволюционная деятельность Драгоманова и его готовность к сотрудничеству с аристократическими конституционалистами квалифицировалась как свидетельство о подлинной природе российского либерализма, готового перед угрозой «слева» пойти на сотрудничество с существующим режимом. Вопреки заключению В.Я. Лаверычева, подведшего в 1992 г. итоги историографического спора о «Вольном слове», сложно согласиться с воспроизводимым им по существу тезисом Лемке (уклонявшегося, впрочем, от однозначной квалификации Драгоманова): «Связи некоторых либеральных общественных деятелей типа М.П. Драгоманова и В.А. Гольцева и др. с П.П. Шуваловым наглядно свидетельствуют не только о контрреволюционности российского либерализма, но и о его политической бесхребетности и бесплодности, связанной с неистребимой склонностью к сговору и тайным сделкам с абсолютизмом» (Лаверычев, 1992: 192). Если после работы Лемке можно считать доказанным осведомленность самого Драгоманова о «Святой Дружине» и о характере связей с ней «Вольного слова», то с другой стороны сама «Святая Дружина», и в особенности позиция гр. П.П. Шувалова, представляется далекой от «провокации» – скорее, для Шувалова речь шла о том, чтобы, противодействуя всеми возможными силами революционному движению, добиться осуществления конституционных планов, отчасти созвучных Драгоманову. Так, в записке, поданной П.П. Шуваловым в мае 1881 г. гр. Воронцову-Дашкову, прямо ставится цель – доведение «до конечной цели, ей логически указанной», «совокупности коренных реформ» предшествующего царствования, поскольку в отсутствие народного представительства была бы «поставлена непреодолимая преграда нашей государственной жизни» (цит. по: Лемке, 2012: 41). Вместе с тем Шувалов утверждает, что осуществление подобной коренной реформы невозможно в текущий момент, поскольку «необходимо, чтобы введение нового порядка, идущего вразрез со всеми политическими преданиями русского правительства, истекало из личной воли государя и признавалось знаком милости и доверия к народу, а не последствием каких бы то ни было требований или опасений [выд. авт. – А.Т.]» (цит. по: Лемке, 2012: 41–42). Из этого вытекает двоякая программа: сначала введение чрезвычайных мер, непременно кратковременных («шесть месяцев, год – не более» – цит. по: Лемке, 2012: 45), а затем, когда сила правительства будет доказана, когда чрезвычайные меры приведут «к гибели анархистов и к успокоению благонамеренных граждан» (цит. по: Лемке, 2012: 45), государь дарует народное представительство, даровать же последнее немедленно означало бы не привести к успокоению, а лишь усугубить смятение. Понятно, что между воззрениями гр. Шувалова и Драгоманова была существенная разница, не исключавшая добросовестного сотрудничества с обеих сторон, тем более, как пояснял Шувалов в докладе Исполнительному комитету «Святой Дружины» осенью 1881 г. (включавшего, отметим, людей весьма различных воззрений, в том числе принципиально несогласных с любыми конституционалистскими проектами), «следует, по крайней мере на время, сузить район действия и ограничиться облавой на террористов, но такой облавой, в которой загонщиками были бы все, решительно все, конечно, за исключением самих революционеров. Допустив сию первую посылку, т. е. необходимость некоторой снисходительности к нетеррористической оппозиции [выд. нами. – А.Т.], казалось бы возможным заручиться участием огромного большинства населения […]» (цит. по: Лемке, 2012: 87–88, ср. выписку из дневника В.Н. Смельского от 10 ноября 1881 г. о заседании Исполнительного комитета «Святой Дружины», на котором обсуждалась амнистия для эмигрантов и административно-ссыльных, описывая реакцию членов комитета, Смельский пишет: «Тогда, по их уверению, агитация крамольников умалится и, присоединившись к ним из партии умеренных, отступятся от террористов, и слаба будет партия крамольников» – цит. по: Лемке, 2012: 171). Национальные взгляды Драгоманова не служили значительным препятствием, поскольку, в глазах по крайней мере части членов Исполнительного комитета «Святой Дружины», они не могли стать реальной силой. Так, в сообщении от 10 мая 1882 г. говорилось: «Нет сомнения, что украинофилы представляют из себя революционный элемент весьма преступный главным образом ввиду их стремления к национальной самостоятельности. Но вместе с тем следует сознаться, что это стремление, возмутительное для каждого русского, не представляет ни малейшей практической опасности. Отделение же украйнофилов от сообщества „Народной воли“ не преминет ослабить революционное движение и главным образом террористическую партию» (Лемке, 2012: 428).

26

В 1884 г. он пишет: «Желательно было бы, чтобы, не отступая от положения, что каждый гражданин должен иметь право непосредственного голоса, наши избирательные законы не сгоняли бы избирателей в чисто механические массы […]» (Драгоманов, 1905: 320), отмечая с присущим ему доктринерством, «что старая народовольческая фразеология в Западной Европе сделалась теперь достоянием только отсталых в политическом образовании кружков да партии бонапартистов, которая […] называет себя теперь „партией народного опроса“ (appel au peuple). Вообще же старая идея народного самодержавия разделила в наш век участь других самодержавий, духовных и светских, и заменилась идеей о свободном государстве, управляемом при всеобщем контроле и всеобщем участии в направлении общественных дел, но с гарантиями свободы лиц и групп, и даже политических меньшинств […]» (Драгоманов, 1905: 369–370).

27

Уже в 1873 г., обращаясь к австрийской ситуации, Драгоманов писал в «Вестнике Европы»: «Славянофильство для славянофильства, братство для братства, федерализм для федерализма может занимать двух-трех дилетантов; для того же, чтобы какая-нибудь политическая сила сделала из этих идей свою программу, надо чтоб она видела в том свою выгоду, – чтобы кто-нибудь выступил в спор с другим, надобно, чтоб этот спор представлял практический интерес» (Драгоманов, 1908: 341). Стремясь добиться продуктивного соглашения с русскими либералами, Драгоманов отмечал, что целью украинского национального движения является национальная самостоятельность, которая либо может реализовываться в виде самостоятельного государственного сосуществования, либо в рамках федерации. Вопрос о том, какой вариант является предпочтительным и к чему надлежит стремиться, есть вопрос конкретный: «Поэтому-то украинским деятелям и благоразумнее по политическому вопросу усвоить программу не сепаратистическую, а федералистическую, в каждом государстве – в России, в Галиции, в Буковине, в Венгрии – сообразную с местными условиями и в союзе с местными демократически-федеральными элементами. Политическою целью украинцев, таким образом, является не только получение автономии для себя, но и превращение государств, которыми они порабощены, в одну или несколько федераций, удобных для всех и слабых, и сильных племен» (Драгоманов, 1906: 247).

28

И.С. Аксаков был женат на дочери Ф.И. Тютчева, Анне Федоровне, и был первым биографом поэта, идеи которого об Императоре и вселенской монархии изложил в книге о тесте (1874), передав большую часть незаконченной рукописи последнего «Европа и Россия». Сам Вл. Соловьев был очень близок с А.Ф. Аксаковой, в том числе и после кончины И.С. Аксакова: когда, уже вдовой, она поселилась в Сергиевом Посаде, неподалеку от Троице-Сергиевой лавры, где был похоронен ее муж, Соловьев гостил у нее и просил на ее адрес направлять письма.

29

В него вошли I, VI и VII (по принятой после 1935 г. нумерации) «Философические письма», отрывок «Об архитектуре», «Апология сумасшедшего», записка А.Х. Бенкедорфу и десять писем разным лицам. Об истории издания см.: Каменский, Лепехин, 1991: 678. Замечание А. Валицкого, что Соловьев «слышал об идеях „Философических писем“» ранее, и подтверждение этого суждения тем обстоятельством, что, «называя Чаадаева предтечей прокатолического западничества Соловьева, Аксакову вовсе не требовалось окружать его имя поясняющими примечаниями» (Валицкий, 2012: 290, 291), с одной стороны избыточно, а с другой – неточно. Разумеется, любой образованный русский человек в 1870–1880-е не мог не слышать имени Чаадаева и не быть в той или иной степени знаком с его воззрениями, изложенными в первом «Философическом письме». Однако тот интерес к Чаадаеву, который проявляет Соловьев, обусловлен как раз знакомством с иными его текстами – VI и VII «Философическими письмами» и «Апологией…», которые позволяли ему сказать о своем предшественнике: «он представляет очень важное явление в умственной истории России, хотя бы лишь как живое опровержение того довольно ныне распространенного взгляда, по которому западничество и нигилизм в сущности одно и то же» (Соловьев, 1911: 18), ведь только в доступных в то время в «гагаринском» издании текстах можно было увидеть «положительную» сторону Чаадаева, его вариант ответа на вопрос о религиозном предназначении России.

30

Русский народ, пишет Вл. Соловьев в 1889 г., «избрал для своего объединения не религиозную, а политическую форму единства, определил себя не как церковь, а как государство. Кто слыхал в нашем народе о русской церкви (в смысле социального тела), о патриархе и т. п.? А что такое русское царство и царь – это всякий понимает» (Соловьев, 1989: 428).

31

В «Краткой повести об Антихристе» есть остаточный, но радикально переосмысленный след представлений предшествующих лет: в ней Россия оказывается (1) прибежищем папского престола после того, как папы были вынуждены бежать из Рима – и последним папой, Петром II, становится архиепископ Могилевский – глава русских католиков; (2) православную церковь de facto возглавляет старец Иоанн, не только из России, но и тот, в ком одни видят ожившего Иоанна Богослова, а другие – старца Федора Кузьмича, то есть императора Александра I. В итоге воссоединение Церкви происходит как воссоединение трех союзов: (1) священства – папа Петр II, (2) царства – император/старец Иоанн и (3) пророчества – профессор Паули, но воссоединение это происходит уже на грани «исторического времени», а тысячелетнее царство не предшествует Второму Пришествию, а последует ему.

32

Об отношениях Вл. Соловьева с А.А. Киреевым и полемике между ними см.: Медоваров, 2013: 184–190.

33

Аллюзия на ранее цитированную Вл. Соловьевым книгу Н.А. Любимова, редактора «Русского Вестника»: «Катков и его историческая заслуга» (1887).

34

Впервые опубликована в составе работы «Очерки из истории русского сознания»: Вестник Европы, 1889, № 6, 11–12.

35

Этот оборот использовал П.Н. Милюков во введении к своей лекции: Милюков, 2003: 414.

36

Имеется в виду серия статей Д.Ф. Самарина в «Новом Времени»: «Поборник вселенской правды», затем вышедших отдельной брошюрой (1890). См. публикацию с примечаниями издателя, сына Д.Ф., по истории текста: Самарин, 1908.

37

«Легко заметить […], что каждый из двух взглядов находит себе оправдание единственно только в отрицательной стороне взгляда противоположного» (Соловьев, 1990: 358).

38

Так, при всех своих симпатиях к польскому движению, при поддержке широкой автономии для Царства Польского, Соловьев ничуть не сочувствовал стремлению к национальной независимости в политическом плане, поскольку, по формулировке А. Валицкого, «нет смысла множить число отдельных государств» (Валицкий, 2012: 289).

39

Причем, как справедливо отмечает кн. Е.Н. Трубецкой, если в риторическом плане Вл. Соловьев в 1883 г. пытается «уравновесить» позиции западного и восточного христианства, католичества и православия (в отличие от протестантизма, утратившего апостольское преемство), то по существу именно католичество предстает как истинное, поскольку его «грехи» являются эмпирическими недостатками, существо христианства хранится им в целости, тогда как в православии уклонение от истины затронуло суть (см.: Трубецкой, 1995: 455–456).

40

В этом назначении, вероятно, свою роль сыграл и товарищ министра народного просвещения, кн. П.А. Вяземский, по крайней мере двумя десятилетиями ранее именно по его протекции Гончаров был принят на службу в министерство финансов (где тогда служил князь), а в дальнейшем, служа цензором, он помогал Вяземскому в составлении нескольких важных бумаг по цензуре.

41

Рецензия была опубликована в «Отечественных записках» (1859, № 10). Редакция ранее подавала рецензию в цензуру, и цензор П.М. Новосильцев предложил исключить окончание, однако редакция далее, сохранив текст неизменным, вновь представила рецензию на цензурирование, на сей раз Гончарову, пропустившему ее без исправлений.

42

В дальнейшем, после вступления в силу закона от 6.IV.1865, вводившего наряду с цензурой предварительной и цензуру карательную для ряда изданий, в частности, для выходящих в обеих столицах газет и журналов, в случае удовлетворения их о том прошения, для книг объемом свыше 10 печ.л. и т. д., преобразованного в Главное управление по делам печати.

43

Замечания на статьи в № 32 и 33 за 1863 г. газеты «День». 30 августа 1863 г.

44

Наиболее полная коллекция аргументов к воздержанию от применения санкций к газете «День» и ее издателю-редактору, любопытная своей внутренней противоречивостью, содержится в «Мнении по поводу статей в № 34 за 1865 г. газеты „День“» от 5.X.1865: «Автор этих статей [т. е. И.С. Аксаков. – А.Т.] часто сходит с пьедестала публициста и позирует перед публикой в роли трибуна, смело касаясь вопросов первой важности политических, и в осо бенности внутренних государственных, как например в вопросе значения и образа отправлений функций верховной власти.

Предусматривать и предрешать подобного рода вопросы никогда и никому, кроме самой верховной власти, у нас права не предоставлялось, тем менее рассуждать о них в печати во всеуслышание, за чем неусыпно наблюдала предварительная ценсура. Но, несмотря на то, в пользу газеты „День“ отчасти делалось и при ценсуре, и делается теперь, вне ценсуры, какое-то исключение. Редактор передовых статей открыто рассуждает о том, о чем, может быть, другим публицистам говорить свободно не было бы дозволено. Причина этому заключается, конечно, как в патриотическом и честном направлении газеты, так и в отсутствии особенной силы и яркого дарования в пере публициста и, следовательно, особенного влияния на публику, наконец, также в отдаленности, непрактичности и отчасти эксцентричности его идеалов и надежд. Так, кажется, смотрит на него правительство, так понимает его и большинство публики, которое, сколько можно заметить, относится к его юношеским мечта ниям с снисходительною улыбкой, как к лепету ребенка» (стр. 156–157).

45

О понятии «правительство» в бюрократическом словоупотреблении близкой к данному времени эпохи см.: Долгих, 2006: 108–114.

46

Наиболее заметным публицистическим ее следствием станет выход в ближайшие годы 7 выпусков «Окраин России» Самарина, преимущественно в заграничных типографиях.

47

Мнение по поводу передовой статьи в № 47 за 1865 г. газеты «День». 2 декабря 1865 г.

48

Мнение по поводу брошюры «Москва, Киев и Варшава, или Повествование о кровной и кровавой связи Великой Руси с Польшей через Малую Русь и Литву». 5 сентября 1863 г.

49

Замечания на статьи в № 32 и 33 за 1863 г. газеты «День». 30 августа 1863 г.

50

Формулировка положительного заключения сама по себе весьма характерна: «Противного ценсурным правилам в пьесе ничего нет, а если автор ее и сам г-н начальник Северо-Западного края убеждены, что чисто русский взгляд, служащий основанием драме, и русское патриотическое чувство, которым освещены лица и характер польского мятежа, могут быть разделены и приняты на веру в среде польского населения и что представление пьесы произведет благоприятное впечатление в смысле русских интересов, тогда Совету Гл<авного> управления по делам печати остается только, исполнив цензурную формальность, то есть разрешив пьесу к представлению, возвратить ее автору» (стр. 186).

51

Гончаров был не только большим любителем, но и великолепным знатоком сигар.

52

Имеется в виду прокламация «Глупая книжонка Шедо-Ферроти…», за написание которой он был арестован и затем осужден к трехлетнему заключению в крепости.

53

В.И. Щербаковым ранее было подготовлено издание писем и дневников Писарева, вошедших, соответственно, в 11-й и 12-й тома Полного собрания сочинений, вышедшие в 2012 и 2013 гг. (М.: Наука).

54

Большая часть этой фразы в оригинале – по-французски: Варваре Дмитриевне проще было писать о самом тяжелом и неприятном на этом языке, вероятно, за счет двух факторов: во-первых, наличия уже готовых, устоявшихся и знакомых по кругу чтения форм выражения и, во-вторых, за счет эффекта отчуждения от перехода на иностранный язык.

55

Дальнейшие ссылки на «Исторические письма» и другие работы Лаврова будут даваться внутри текста в круглых скобках, тексты цитируются по изданию: Лавров, 1965. – В указанном издании воспроизведен текст 2-й книжной редакции, 1891 г.

56

[Рец.:] 1900 год в неизвестной переписке, статьях, рассказах и юморесках Василия Розанова, Ивана Романова-Рцы и Петра Перцова / Сост. А.П. Дмитриева; изд. подгот.: А.П. Дмитриев и Д.А. Федоров. – СПб.: ООО «Родник», 2014. – 928 с.; ил. (Серия «Литературные изгнанники»).

Вспоминатели мгновений: Переписка и взаимные рецензии Василия Розанова и Петра Перцова. 1911-1916 / Издание подготовили Андрей Дмитриев и Денис Федоров. – СПб.: ООО «Издательство „Росток“», 2015. – 447 с.: 1 вкл. (8 л. ил.). (Серия «Литературные изгнанники»).

57

Историю своей семейной жизни как дающую возможность понять не отвлеченно «мой спор с христианством, мой спор с церковью, частичное и многолетнее переступание на почву язычества и юдаизма, мои поиски в сфере пола».

58

Так, в случае с письмами к брату изданы письма, не вошедшие в посмертное издание переписки с ним Гершензона (Гершензон, 1927; переизд.: Гершензон, 2000: 355–525), а также републикованы письма, вышедшие в издании 1927 г. с сокращениями или отступлениями от оригинала.

59

На первый этаж вселятся Котляревские, ранее жившие в доме напротив, также принадлежавшем Орловым (сестра Лили была замужем за С.А. Котляревским, приятельствовавшим с Гершензоном).

60

Сведения о родных и близких Вольфа см.: Динерштейн, 2004: 140–141.

61

Отрывки из романа публиковались в газете «Русское Слово» (1911), целиком роман печатался в журнале «Русская Мысль» в 1911 и 1912, причем занимал центральное место в XII номере за 1911 г. и в I номере 1912 г., наиболее важных с точки зрения подписной кампании (см. библиографическую справку: Ларин, 1914: 199). В 1913 г. вышло отдельное издание романа, а уже в следующем году он (вместе с «Павлом Первым») вошел во 2-е издание (Т-ва Сытина) Собрания сочинений Мережковского (Мережковский, 1914: Т. VI–VIII).

62

Показательно, что И. Одоевцева, перечисляя «На берегах Сены» хрестоматийно известное о Мережковском, не включает в этот перечень «14 декабря», оставляя из трилогии только две первые части: «Я еще в детстве увлекалась трилогией Мережковского – „Петром и Алексеем“, „Юлианом Отступником“ и особенно „Леонардо да Винчи“. Читала я и „Александр Первый“, „Гоголь и черт“, „Толстой и Достоевский“. Видела на сцене и „Павла I“, до революции находившегося под запретом» (цит. по: Гиппиус, 2005: 345).

63

В этом, кстати, можно при желании разглядеть другой вариант обоснования уклонения от автобиографии – последняя расскажет не о смысле творчества, а лишь о том, что в данный момент (написания автобиографии) думает о нем автор; если же создаваемые тексты имеют какое-то действительное отношение к художественному, творческому началу, то они окажутся иными/большими, чем утверждения автора о них.

64

О специфике поэтики Мережковского см.: Андрущенко, 2012.

65

Впервые воспоминания Л.Ф. Львова были опубликованы в «Русском Архиве» Бартенева, в 1885 г.

66

См. свод свидетельств и их анализ: Невелев, 2012.

67

См., напр, анализ романной формы применительно к русским романам вальтер-скоттовского типа: Альтшуллер, 1996: 11–29. Полезна также в качестве краткого введения в проблематику недавняя публикация ключевого фрагмента работы Г. Лукача (1937) вместе с небольшой статьей П. Андерсона: Лукач, 2014.

68

Один из центральных эпизодов «Александра Первого» – разговор Лунина с основным персонажем, кн. Валерианом Голицыным (Мережковский неоднократно отмечает близость, приятельство Голицына с Чаадаевым, а вводя Лунина, напоминает и о знакомстве последнего с будущим «Басманным философом»):

«[…] царь и папа – обратно-подобны, как две руки…

Лунин перестал смеяться так же внезапно, как начал.

– Чьи же это руки?

– Не того ли, – ответил Голицын, – о ком апостолу Петру сказано: другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь?

– Так уже не руки, а лапы?

– Да, может быть, и лапы, лапы Зверя…

– Лапа, папа, – в рифму выходит! – опять засмеялся Лунин тем же странным смехом и, помолчав, прибавил: – А если нет церкви ни у вас, ни у нас, то где же она? Или совсем нет?

– Может быть, еще нет, – ответил Голицын.

– Еще нет, а будет? – спросил опять Лунин.

Голицын молчал: говорить не хотелось: чувствовал, что он все равно не поймет.

– Ну а сейчас, сейчас-то как? – продолжал допытываться Лунин, – в пустоте, без точки опоры, на чем же строить, на землетрясенье, что ли? И вам не страшно, Голицын?» (Мережковский, 1990: 439).

69

В религиозно-философских кружках «Вторник» и «Воскресение», организованных А.А. Мейером и К.А. Половцевой, он принимал участие в 1918–1925 гг., с молодых лет будучи не только верующим, но и достаточно глубоко воцерковленным человеком, взросление же его обошлось без религиозного кризиса.

70

В будущем у него родятся еще двое – Сергей и Татьяна, им он будет адресовать свои воспоминания, когда начнет их писать, но затем окажется вынужден записать: «Детей у меня больше нет: их отняла война. […] Продолжая работу над ними [т. е. над воспоминаниями. – А.Т.], я пишу для себя в поисках своего былого, желая воссоздать образ прожитой жизни, раскрытый в потоке времени. Мне хочется, чтобы мой труд сохранился где-нибудь в архиве» (Анциферов, 1992: 16).

71

Можно, впрочем, предложить и другую интерпретацию, исходя из смерти города: если его история завершилась, то завершенность обрел и образ, судьба, которая раньше угадывалась и разгадывалась, свершилась – и из этого стало возможно, возвратным путем, судить о том, кто верно и насколько полно угадал судьбу, при этом судьба становится предопределением по свершению (прошлое являет нам неизбежность, которой лишено будущее). Этой трактовке, однако, противоречат гл. IV и V «Души Петербурга», сохраненные в основных чертах и при переработке в текст диссертации (Анциферов, 2014: гл. 7–8), став значительно более нейтральными по стилистике, они удержали суждения, связанные с полнотой раскрытия образа, в отличие от первой части гл. 5, (Анциферов, 2014: 192–202; ср.: Анциферов, 1922: 49–57), посвященной образам Петербурга XVIII века, где историзируется теперь уже не раскрытие образа, а сам образ [см., напр.: «Образ Петербурга Державина – это апогей возвеличения новой столицы. Он полон пафоса пространства, упоения силами молодости, уже пришедшими к равновесию, к гармонии. Это ясный, четкий, спокойный Петербург классического искусства – существовавший не только в классической литературе, но и в самом монументальном облике города» – Анциферов, 2014: 202].

72

Имеются в виду в первую очередь ранее названные (Анциферов, 1922: 205–208) В.Я. Брюсов, Н.П. Гумилев, О.Э. Мандельштам.

73

Петропавловская крепость обрела завершенный облик при Екатерине II, облицевавшей ее со стороны, выходящей на Неву, гранитом, при ней же создан ансамбль стрелки Васильевского, Адмиралтейство перестраивается в правление Александра, впрочем, повторяя основные черты облика петровского, Невская перспектива обустраивается при Екатерине и Александре и уже в начале царствования Николая I вполне узнаваема – вплоть до Знаменской площади (на Староневском начнется грандиозное строительство в эпоху грюндерства, перелицевав облик этой части Петербурга), ансамбль Александро-Невской лавры складывается в 1720-1760-е годы, в 1750-е – начале 1760-х, в царствование Елизаветы Петровны, строятся нынешний (четвертый по счету) Зимний дворец и Смольный монастырь.

74

Напомню, что еще и при Николае I нередки были ситуации, когда архив ведомства и личный архив министра совпадали, причем в пользу последнего; при Александре I, не говоря о предшественниках, функцию канцелярии главы ведомства играли его личные секретари и помощники, которые могли, но совершенно необязательно, попутно занимать и некоторые официальные должности, игравшие роль «кормлений».