Русские агенты ЦРУ - [76]

Нужно заметить, что служащие советской миссии с самого начала точно знали, что я являюсь главой местного отделения ЦРУ и, следовательно, представляю для них не совсем обычный интерес. С другой стороны, я был вооружен надежной информацией о тех, кто в советском посольстве представлял КГБ, и концентрировал свое внимание именно на них. (Сотрудниками ГРУ, которые интересовались по большей части военным персоналом, я не занимался.) Очень помогало мне то, что все происходило именно в Рабате. Это был красивый, современный город, достаточно большой, чтобы предоставлять своим обитателям все блага цивилизации, но и вполне компактный, чтобы все мы чувствовали себя добрыми соседями. Вдоль широких, обсаженных пальмами улиц, простирающихся по атлантическому побережью Рабата, располагались красивые частные дома. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в тот период, когда страны всего мира считали своим долгом обозначить свое присутствие в быстро деколонизирующейся Африке, Рабат стал удобным центром для многих правительств, подыскивающих подходящее место для дипломатического представительства на этом континенте.

Официальный штаб советских сотрудников в Рабате был довольно большой, одна из задач представительства — контроль за деятельностью американских баз военно-морской авиации, дислоцированных в Марокко и являющихся частью инфраструктуры НАТО.

Но в этой спокойной и весьма цивилизованной стране с ее пляжами, омываемыми ласковыми волнами Средиземного моря и Атлантического океана, никто себя особо не утруждал. Возможность всемирного конфликта казалась в этом райском уголке столь, же далекой, как Северный или Южный полюса, и в непринужденных беседах с русскими мы быстро нашли общие интересы и научились избегать разделяющие нас щекотливые вопросы. Один из моих добрых собеседников, офицер КГБ, которого я буду называть Лео, почти год состоял в посольстве в качестве временного поверенного и исполняющего обязанности руководителя советской миссии. Он любил вместо официальных мероприятий участвовать в семейных ужинах с женами в нашем представительстве. А эти встречи случались довольно часто. Очень популярными среди дипломатов были национальные праздники, проходившие в более чем пятидесяти посольствах Рабата. Лео не скрывал, что эти церемонии приводят его в уныние, наш дом нравился ему гораздо больше. Он и его жена свободно говорили по-французски, и в наших частых беседах Лео был весьма откровенен — гораздо больше, чем я мог ожидать от высокопоставленного дипломата. К примеру, до назначения в Марокко он служил в Египте, и когда я, между прочим, спросил его, как он относится к арабам, Лео только отмахнулся. «Совершенно нецивилизованный народ!» — пробормотал он, а его жена, всегда приветливая женщина, в ответ на слова мужа согласно кивнула головой и нахмурилась. Мы о многом разговаривали вчетвером, и Лео был готов обсуждать почти все, за исключением критики советской политической системы. Больше всего ему нравилось сидеть со мной по-турецки на полу со стаканом виски в руках, слушая мои записи русских песен и хоровой музыки. Временами он покачивался, мурлыкал мелодию и даже подпевал в некоторых местах — я же ограничивался лишь мурлыканьем.

— Вы должны выучить слова! — как-то сказал Лео.

— Но я не знаю русского языка, — возразил я.

— Неважно. Вы можете выучить наизусть. Я подарю вам кое-какие пластинки!

И действительно, когда они с женой вернулись из Москвы, он преподнес мне несколько замечательных пластинок, прекрасно пополнивших мою коллекцию. Вопреки моим страхам, музыка оказалась инструментальной — времени для изучения русского языка у меня не было.

Мне удалось также довольно близко познакомиться с тремя другими дипломатическими семьями, подобно Лео связанными с КГБ. Они приходили к нам на ужин, на котором иногда присутствовали и другие американцы, иногда мы даже выезжали вместе на пикники. Это были приятные в общении, хорошо образованные люди. Помню, как один из них рассказывал, что ему пришлось выбирать между карьерой дипломата и музыканта-скрипача. Оправдывая свой окончательный выбор, он сказал: «Я решил посмотреть мир!».

Несколько удивляло, что, нанося нам визиты, они никогда не приглашали нас к себе. Мы с женой объясняли это тем, что им просто неудобно из-за невозможности принять нас с таким же гостеприимством; щедрое правительство Соединенных Штатов оплатило нам провоз многих личных вещей, чего советские граждане позволить себе не могли.

Как бы то ни было, они были моими верными друзьями, что подтверждается одним несколько необычным жестом. Отправленный домой из Рабата, я оказался в Бостоне на лечении. Однажды меня разбудил раздавшийся рядом с больничной койкой телефонный звонок. В трубке послышался взволнованный голос сотрудника штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне. «Джон! — воскликнул звонивший. — Мы получили телеграмму из нашего посольства в Алжире. С ними связался твой русский приятель-скрипач [к тому времени переведенный на работу в Алжир] и попросил передать тебе пожелание скорейшего выздоровления. Его беспокойство твоим здоровьем показалось нам вполне искренним». Тут мой коллега перешел на многозначительный профессиональный тон: «Ты, конечно, знаешь, что он из КГБ?»