Русская жизнь-цитаты-апрель-2017 - [40]

Задуманное «Мемориалом» ежегодное «Возвращение имен» у Соловецкого камня стало одной из вершин нашего календарного года. На Лубянской площади, когда люди один за другим выходят и читают те два-три имени невинно убитых (расстрелянных в Москве), которые им достались, происходит нечто подобное греческой трагедии: одновременно и глубочайшее горе, и самое глубокое очищение, катарсис. Читать имена приходят и те, для кого эти жертвы входят в личную, семейную память, и те, у кого таких «своих» погибших нет. Так что это нельзя трактовать как частное дело: дескать, потомки репрессированных, «обиженные» поминают здесь «своих». Это дело общенациональное. Это горе — общее. Мне пришлось видеть — трижды — как человек, прочитав выпавшие ему имена, неожиданно (вероятно, и для себя) говорил, что он пришел «с другой стороны»: его предки были из тех, кто преследовал этих людей и казнил. И он (она) приносили за них прощение. Каждый раз это было покаяние такой искренности и силы, что потрясало всех.

Само по себе чтение списков имен хорошо знакомо церковным людям. Мы это делаем на каждой литургии — пишем и читаем записки о здравии и об упокоении. Но есть огромная разница: люди, которых мы поминаем на богослужении, существуют в памяти. Их имена не нужно «возвращать».

А здесь, на площади происходит именно это — возвращение их из ритуального забвения, преодоление второй смерти, своего рода историческое воскрешение. Ведь люди, которых мы поминаем на Лубянке, были убиты дважды (о чем, собственно, и была моя речь). И поскольку почти все согласились предать убитых забвению, в этом участии в их поминовении есть акт покаяния. Зачитывая и слушая имена погибших, мы пытаемся искупить нашу общую вину. И мы видим, что это возможно — и что это возможно вместе. С этим, вероятно, и связано чувство очищения, катарсиса, которое ни с чем не спутаешь.

Пришедших на «Чтение имен» связывает своего рода общая вера, общее представление о мире. И мы собираемся здесь, чтобы эту веру исповедовать.

Приблизительно эту веру можно определить так: организованное и ничем не ограниченное насилие над человеком недопустимо и ничем не может быть оправдано; жестокость во имя чего бы то ни было нам ненавистна; жизнью человека никому не позволено пренебрегать. Вот это настоящее, не придуманное, не устроенное по приказу единение людей. И это выход из «кривого горя» к горю чистому, очищающему душевную муть и растерянность, — и, значит, к будущему.

http://gefter.ru/archive/21713

Андрей Мирошниченко:”«булыжником — орудием пролетариата» везде был смартфон.

Во-вторых, демография протеста была везде абсолютно схожей: городская образованная молодежь, никак не связанная с политическим классом, вдруг разогрелась до уличного протеста.

В-третьих, единовременность протеста в таких разных политических системах совпала с первой волной распространения соцсетей.

Все три фактора объясняются тем, что именно городская образованная молодежь стала авангардом оцифровки и, как следствие, агентом новых общественных процессов. Социальные сети в этих странах сделали молодежный протест не только возможным, но и неизбежным.

Соцсети повернули процесс вспять — они сделали прямую демократию снова возможной. И на исторически невиданных и физически невозможных для офлайна массивах и скоростях. Социальные сети соотносятся с традиционными СМИ точно так же, как прямая демократия с представительной.

Мало того, что из-за способа формирования альтернативная повестка соцсетей просто обречена отличаться от официальной повестки истеблишмента, — она еще и дополнительно гальванизируется, если мейнстрим ее не замечает, а политические институты подавляют. В конце концов происходит социальный взрыв, зачастую вообще никак не связанный с социально-экономическим состоянием протестующих. Вот почему такие протесты — это всегда «революция достоинства».

Но приписывать заслугу в организации протеста одним лишь соцсетям было бы несправедливо. Свой немалый вклад вносят и мейнстрим-медиа, и контролирующий их истеблишмент. Роль последних заключается в формировании «разницы потенциалов», в создании такой официальной повестки, которая максимально резко отличалась бы от повестки, формируемой участниками и активистами в соцсетях

http://www.inliberty.ru/blog/2545-Oblako-protiv-piramidy

Сергей Шелин:”Образы подходящего для режима прошлого, с помощью которых он привык управлять мозгами граждан, перестают на них действовать. Хуже того — начинают их утомлять и злить.

Сегодня любое прошлое скомпрометировано властями, агитаторы которых превращают все, к чему прикасаются, в фальшивый и бездарный балаган.

Сегодняшняя ситуация абсолютно нова для постсоветской России. Неспособность режима предъявить сколько-нибудь привлекательную картину будущего встречалась и раньше, хотя и редко. Но никогда еще это не сочеталось с его бессилием выступить в роли восстановителя какого-то заманчивого в глазах народа прошлого или защитника от реставрации плохого.

Та старина, которую придумала и превозносит власть, сейчас настолько же раздражает людей, насколько их пугают ее намеки на всесторонние материальные ущемления, которые она готовит для них в будущем.