Русская война: дилемма Кутузова-Сталина - [24]

Т.о. весь смысл этой «директивы»: в последний момент заявить «сделанным» то, что не сделано; по известным словам «подписано – так с плеч долой!». Эта ситуация настолько очевидна, что Военная Коллегия Верховного Суда СССР не предъявила Д. Павлову обвинения по «директиве – 22» – сама директива скорее является материалом к служебному расследованию деятельности С. Тимошенко и Г. Жукова в канун войны.

И вы полагаете, такой странный документ мог быть завизирован И. Сталиным к отправке в войска?

Глава государства не нуждается в формально-казуистическом перекидывании ответственности среди подчиненных, основанном на том, что выполнить приказы они уже принципиально не могут, но есть еще 5–6 часов, чтобы спихнуть его вместе с виной за неисполнение на нижестоящие плечи… Директива, прошедшая его проверку имела бы точный, деловой характер; пускай запоздалой, но адресованной к новым целям бумаги, а не перечисления того, что исполняется уже без нее.

В мемуарах Г. Жукова есть одна выразительно разрастающаяся от издания к изданию тень: по крохам собирая компромат на Наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова, в частности цитируя его отрицательный отзыв на тревожные донесения военно-морского атташе в Германии капитана 1 ранга Воронцова: «Полагаю, что сведения являются ложными и направлены по этому руслу, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР» пишет 6 мая Н.Г. Кузнецов[14]* (для нас это свидетельство чрезвычайно важно, оно подтверждает, что Главком ВМФ в канун войны окончательной уверенности не имел, и его решительные действия 18–22 июня НИКАК НЕ ОБУСЛОВЛЕНЫ субъективным порывом; он ВЫПОЛНЯЛ ПРИКАЗ) – но пробавляясь крохами Жуков обходит медведя: что флот уже до «директивы – 22» перешел на боевую готовность; создавая системой умолчаний впечатление, что именно она запустила механизм тревоги в военно-морском ведомстве. Если бы это было так, флот потерпел бы не меньшее, а может быть даже большее поражение, чем авиация в первый день войны – небоеспособный корабль лучшее применение авиабомб, чем не взлетевший самолет.

Налицо сознательное утаивание факта более ранней директивы; хотя бы частной, для флота – подмена ее «документом – 22». Естественно, это рождает сильнейшее подозрение о ее общем, не узко-флотском характере – в противном случае эти потуги бессмысленны и Г.К. Жуков с чистой совестью мог бы констатировать разновременный срок поступления директив для армии и моряков, сетовать на ведомственную разобщенность НКО и НК ВМФ, как и на несогласованность принимаемых по ним правительственных решений – этого нет…

Т.о. сбой в прохождении правительственной директивы произошел на уровне высших институтов вооруженных сил НКО и Генштаба (С. Тимошенко и Г. Жуков), что вызвало дезорганизацию в переходе округов на повышенную боевую готовность.

Может быть, это прояснит смысл ирреально-загадочной сцены, записанной Ф. Чуевым со слов В. Молотова в 1980-е годы: «днем 22-го мы, члены правительства, прибыли в Генштаб, чтобы на месте узнать, что происходит на фронте. Докладывал сам Г. Жуков, сильно нервничая; посередине доклада потерял самообладание, заплакал и вышел из комнаты…»*[15] Представить Г. Жукова плачущим стол же мыслимо, как скалу смеющейся – если только он не задержал прохождение директивы на перевод войск в состояние боеготовности, и теперь лучше всех понимал, в какое положение поставил армию, бывшую для него жизнью.

Не в этом ли причина острейшей неприязни, которую испытывал маршал Г. Жуков к адмиралу флота Н. Кузнецову, вплоть до прямой низости в бытность министров обороны СССР: в 1955 году, воспользовавшись гибелью линкора «Новороссийск» на Черном море, обвинил адмирала в развале флота, сбросил в звании на 3 ступени до «контр-адмирала» и уволил в запас, лишив персональной пенсии, так что флотоводец должен был пробавляться переводами – при том, что все знали: за 3 месяца до катастрофы Н.Г. Кузнецов сдал командование и лег в госпиталь с тяжелейшим инфарктом – из палаты он вышел только на расправу.

Чем адмирал переступил дорогу полководцу? А не тем ли, что был живым укором ему, сделавшим с флотом то, что он не смог сделать с армией – достойно ввести ее в войну?

Как же выглядела гипотетическая «директива – 18» частично, в виде «телеграммы Жукова» переданная в войска и за неисполнение которой был судим и осужден генерал Павлов?

Убирая все алогичные конструкции «документа – 22» и учитывая РЕАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ВОЙСК по повышению боеготовности 19–21 июня 1941 г., получаем следующий текст.

«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.

Копия: Народному комиссару Военно-Морского флота.

1. В течение 22–23.6.41 г. Возможно разжигание беспричинных военных конфликтов немецкой стороной на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Конфликты могут начаться с провокационных действий.

2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

3. Приказываю в срок до 24 часов 21.6.41 г.:

а) скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую; тщательно ее замаскировать;