Русская Венера - [74]
— Тишенька, согласен?! Спасибо. И Галка тебе спасибо скажет, и все люди добрые. Я все-все продумала. Никто и не хватится.
Светлой июньской ночью, под переливы соловьев и нежную метель яблоневого цвета прошел Тимофей в васютинский двор, склонился над спящим Степаном — с первого тепла до первого снега спал тот во дворе, на раскладушке, закутавшись в старые овчины, и потому еще имел такой замечательный здоровый румянец и крепкую нервную систему.
Васютин тихо, с детской сладостью посвистывал во сне. Тимофей расстелил рядом с раскладушкой брезент, перенес на него Васютина, тщательно закутал, и увесистый брезентовый куль крепко притянул, примотал веревками к широкой доске. Прислонил доску со Степаном к яблоне, поднырнул, накинул на плечи мощные брезентовые ремни. Вскинул Степана на спину и вышел со двора.
В проулке, ведущем к реке, ждала Тимофея Глафира Даниловна.
— Тяжело, Тиша?
— Уж как-нибудь.
Молча перешли мост через реку, молча углубились в лес, и, только когда зачавкало под ногами Большое тиховское болото, Глафира Даниловна сказала:
— След в след теперь ступай. Вправо, влево — трясина.
— А ты как?
— А я знаю. Дед Андрей показал, когда за клюквой ходили.
Долго тянулась тайная тропа. Тимофей уже надсадно хрипел и все тяжелей выдергивал ноги из болотной жижи. Но вот началась сосновая гривка, захрустел под сапогами песок, громко захлопал крыльями заспавшийся глухарь, а тут и на поляну вышли к крепкому бревенчатому дому, куда по зимнику на лошадях добирались лесорубы.
Тимофей прислонил доску с кулем-Васютиным к крыльцу, отдышался, подождал, пока отойдет занемевшая спина. Потом отвязал Васютина, освободил от брезента и внес в дом. Уложил на нары — Васютин даже не проснулся. Все так же тоненько по-детски посвистывал.
Глафира Даниловна тем временем проверила на полках и в шкафах запасы муки, крупы, соли, оставшиеся от лесорубов.
— До снега ему хватит. А там привезут.
— А вдруг кто забредет сюда и вызволит его?
— Нет. Кроме деда Андрея, про тропу никто не знает. Раньше зимы Васютина не увидим. Отдохнем. А у него, может, совести прибавится. Сам себя же обманывать не будет?
— Подумать времени хватит.
В Тихов вернулись розовым росистым утром. Солнце только-только собиралось выглянуть из-за дальних полей. Затопили баню после болотных трудов и перед трудами дневными, нахлестались, напарились до медной, сияющей чистоты. Окатывались во дворе, прямо из колодца. Глафира Даниловна так напарилась, что выскочила на траву с веником. Тимофей засмеялся.
— С веником ты как на картинке. Стоп-стоп. Вот когда я понял. В самом деле я тебя раньше видел. Но вспомнить не мог — где. На картинке видел. Вспомнил!
— На картинке ты не меня видел. Или бабушку — ее художник Кустодиев рисовал. Или матушку. А ее рисовал художник Пластов. Мы же все похожие. На бабушку-то я очень похожу.
— Ясно. Может, и на тебя художник найдется?
— Мне и так хорошо. Тишенька, голубчик…
Через некоторое время Глафира и Тимофей опять сидели на крыльце. Опять она мечтательно щурилась, опять у нее щеки разгорались.
— Что-то ты опять разглядела, Глафира Даниловна?
— Ой, Тишенька. Я все про наши Овражные улицы думаю. Такая глина, такая лебеда! А можно цветы, деревья, кусты на склонах посадить. Беседки построить, замостить. Какая бы красота была.
— Одному не справиться, Глафира Даниловна. Десять Овражных в Тихове. Десять жизней на них надо положить. Народ нужен. Глафира Даниловна.
— Будет народ, Тишенька. Будет.
И вскоре родила двойню: двух мальчиков. Через год — двух девочек. Так у них и пошло с Тимофеем, что ни год — то двойня.
Вскоре Тимофей с сыновьями да дочерьми взялся за Овражные улицы. Кто цветы на склонах выращивал, кто канавы копал, кто камни бил, укрепляя склоны.
Вечерами, если лето и нет дождя, собираются в палисаднике, за самоваром. Всем без конца растущим семейством. Зимой — в большой круглой комнате, предусмотрительно пристроенной Тимофеем сразу после первой двойни.
Сидят, беседуют, слушают друг друга, понимают друг друга, потому что все их заботы о Тихове, о родных его улицах и дубравах. Иногда Тимофей просит любимую дочку Ольгуню почитать вслух «Записки об уженье рыбы» Сергея Тимофеевича Аксакова. Ольгуня звонко, радостно, выпевая каждое слово, читает, а Тимофей в это время вспоминает все русские земли, которые прошел и устроил.
МИЛАЯ ТАНЯ
На Севере он жил давно, по его словам, совершил здесь, среди фиолетовых каменных гор три жизненных витка. Первый, беспечальный и стремительный, пронес его по Витимским гольцам, по якутским болотам и марям. Рубили базовые склады, пробивали зимники и к чуть теплившейся тогда стройке тянули линии электропередачи — сладковатый привкус спирта по утрам, ведро ледяной воды на смуглые, двужильные плечи, дребезжащий, лязгающий вездеход с прорванным, прожженным брезентовым верхом. И как бы в созвучии с размашистой просторной жизнью тогда его звали все Арсюхой. Даже начальник стройки, подчеркнуто-чопорный Тышлер, как-то на «летучке», забывшись, сказал: «Придется поднажать, Арсюха…»
Второй виток начинался в свежей, чистой до гулкости комнате Нины Афанасьевны и обещал движение медленное, по самой длинной орбите: семья, дети, их отрочество и юность, тихий и ясный закат в окружении внуков. Нина Афанасьевна, пухленькая, резвая, румяная женщина, с певучим голоском, говорила в то апрельское, мглисто-серое утро: «Только не уходи надолго, Арсений. Тебя не было, я ни-чего не знала. А теперь я не смогу-у без тебя. Арсе-ений, не пропадай», — и, захватив розовыми маленькими ладошками его чугунные скулы, наклонялась над ним и целовала маленькими оттопыренными губами — он потом шутил: «Клюй, клюй свои зерна». Но скорый на встречи и разлуки Север не захотел, чтобы она возвратилась из отпуска, о чем сама Нина Афанасьевна написала так: «Не мо-гу. И без тебя не могу, и там жить не могу. Приезжай. Милый, милый. Ар-се-е-ний. Слышишь, как я грустно пою твое имя?» Он не поехал, сходил лишь в отдел кадров, взял ее трудовую книжку, отправил. Вдогонку перевел немного денег на новоселье Нине Афанасьевне.
Герои этой книги часто уезжают из дома; одни недалеко, как в повести «Мальчики из Майска», другие за тридевять земель (повесть «Странники у костра»), чтобы оглянуться на свои дни — так ли живут? — чтобы убедиться, что и в дальних краях русские люди деятельны, трудятся азартно, живут с верой в завтрашний день. А Иван Митюшкин из киноповести «Дмитровская суббота» вообще исколесил всю страну, прежде чем нашел свою судьбу, свою горькую и прекрасную любовь. И сам автор отправляется в поля своего детства и отрочества (рассказ «Очертания родных холмов»), стремясь понять ностальгическую горечь и неизбежность перемен на его родине, ощутить связь времен, связь сердец на родной земле и горячую надежду, что дети наши тоже вырастут тружениками и патриотами.
Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.
В книгу лауреата Ленинского комсомола Вячеслава Шугаева «Избранное» входят произведения разных лет. «Учителя и сверстники» и «Из юных дней» знакомят читателя с первыми литературными шагами автора и его товарищей: А. Вампилова, В. Распутина, Ю. Скопа. Повести и рассказы посвящены нравственным проблемам. В «Избранное» вошли «Сказки для Алены», поучительные также и для взрослых, и цикл очерков «Русские дороги».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало. Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова. В книге присутствует нецензурная брань!
Велько Петрович (1884—1967) — крупный сербский писатель-реалист, много и плодотворно работавший в жанре рассказа. За более чем 60-летнюю работу в литературе он создал богатую панораму жизни своего народа на разных этапах его истории, начиная с первой мировой войны и кончая строительством социалистической Югославии.
Роман современного румынского писателя посвящен событиям, связанным с установлением народной власти в одном из причерноморских городов Румынии. Автор убедительно показывает интернациональный характер освободительной миссии Советской Армии, раскрывает огромное влияние, которое оказали победы советских войск на развертывание борьбы румынского народа за свержение монархо-фашистского режима. Книга привлечет внимание массового читателя.
Автор, офицер запаса, в иронической форме, рассказывает, как главный герой, возможно, известный читателям по рассказам «Твокер», после всевозможных перипетий, вызванных распадом Союза, становится офицером внутренних войск РФ и, в должности командира батальона в 1995-96-х годах, попадает в командировку на Северный Кавказ. Действие романа происходит в 90-х годах прошлого века. Роман рассчитан на военную аудиторию. Эта книга для тех, кто служил в армии, служит в ней или только собирается.