Русская Вандея - [6]

Больше всего прожигали свою жизнь и свои последние гроши русские офицеры. Их подчиненные, «серая скотинка» давно уже перекочевали за Кавказский хребет и частью пробрались к родным очагам, частью вступили в ряды Красной армии и воевали против казаков и корниловских добровольцев, восставших против власти Советов. Другие в Тифлисе ударились в спекуляцию, хотя правительство велеречиво объявило, что всякий спекулянт есть тот же контр-революционер. Конечно, никакому другому наказанию, кроме этого позорного титулования, спекулянты не подвергались.

Сам последний главнокомандующий Кавказского фронта генерал Лебединский подал крайне некрасивый пример своим подчиненным. Грузинское правительство пока еще терпело этого высшего русского военачальника как главу ликвидирующихся военных учреждений. Предвидя скорый конец своей эфемерной власти, ген. Лебединский открыл довольно шикарный сад-ресторан под названием «Стелла». Днем он очень усердно подписывал приказы о производстве того или иного офицера в следующий чин; вечером наживался от произведенных, которые не могли не ознаменовать этой высочайшей милости пирушкой в начальнической «Стелле».

Число питейных заведений, открытых золотопогонными предпринимателями и обреченных на весьма скорую гибель, росло обратно пропорционально средствам предполагаемых посетителей. На каждой мало-мальски приличной улице красовалось по дюжине изящных, уютных ресторанов, украшенных мебелью генеральских гостиных. Все незастроенные местечки на берегах мутной Куры покрылись цепью досчатых балаганчиков, где продавалось все, до женской любви включительно.

Быстро наживались офицеры — владельцы комиссионных магазинов, по преимуществу опытные хозяйственные крысы. Недальновидная строевщина продавала при их посредстве порою последний нательный крест, рассчитывая, что в магазине своего брата-офицера можно выручить более, чем у авлабарских[5] армян.

Деморализация все более и более охватывала русские круги. Мыслящие, более культурные люди открыто обвиняли главнокомандующего, предпочитавшего виноторговлю заботам о судьбе подчиненных. Его влиятельный голос мог бы подсказать то или иное решение офицерам, которым приходилось «самоопределяться».

Тифлисская пресса приложила в свою очередь все свои старания к тому, чтобы внести еще больший сумбур в удел военщины, выбитой из обычной колеи и не знавшей, где голову преклонить.

— Неслыханные зверства большевиков! Поголовное истребление интеллигенции в Советской России! Поголовное уничтожение офицерства! — вопили газеты вроде желтого «Тифлисского Листка».

Писали, что на ст. Армавир большевики вытащили из вагона известного на Кавказе генерала Раддаца и перепилили его пополам. Позднее я узнал от спутников этого генерала, человека нервного и впечатлительного, что он сам застрелился, когда красногвардейцы, войдя в вагон, заметили офицеров и стали срывать у них погоны.

Сведения о большевистских порядках передавались одно чудовищнее другого. Люди, только-что выбравшиеся из дебрей Турецкой Армении и мало знакомые с ценностью сообщений «собственных корреспондентов», невольно верили всей той ахинее, которую преподносили газеты. Проверить не было никакой возможности.

У большинства пропадала охота выбираться в Россию. Но и «огрузиниваться» никому не хотелось, так как, при незнании местного языка и в виду недоверия грузинских властей к русским людям, этот акт не сулил выгод.

В самом начале формирования особой грузинской армии глава ее, генерал Квинитадзе, чувствуя необходимость в технических работниках, предложил всем чинам старого штаба Кавказского фронта продолжать работу в качестве слуг грузинского правительства. К своему удивлению, он встретил резкий отпор.

— Не понимаю, — откровенно заявил генерал, — чего вы церемонитесь? Ведь служили сначала царскому правительству, затем Керенскому, потом закавказскому комиссариату. Отчего бы не попробовать счастья на службе республике Грузии! Не все ли равно?

Штабное офицерство, жители Тифлиса, находились в лучших условиях, чем вернувшаяся с фронта в незнакомый город строевщина, давно уже не получавшая жалованья. При этом на штабных оказывало некоторое влияние общественное мнение русских кругов. Наконец, самое главное, они уже непосредственно чувствовали в штабе хозяйскую руку офицеров-«кинто», в отношении которых им готовилась роль простых пешек.

Всем этим, вместе взятым, объясняется проявление штабного патриотизма.

В начале 1918 года закавказский комиссариат сформировал было немногочисленный «русский» корпус под командой полк. Драценко. Этот первый опыт офицерского кондотьеризма не дал желанных результатов. Пока еще существовал закавказский комиссариат, правивший осколком России, но все же России, «русский» корпус кое-как сражался против турок. Когда же грузины формально отделились от России и началась «грузинизация», этот корпус сделался опасным для существования молодого самостоятельного государства. Меньшевики боялись, как бы им не воспользовались русские контрреволюционные генералы или большевики для свержения местной власти. Поэтому опасное войско удалили из Тифлиса и разоружили после ряда скандалов.