Русская стилистика - 1 (Фонетика, Графика, Орфография, Пунктуация) - [41]

вратарь назло

стоит к тебе буквой "х" (...)

И бывшие белые ноги и руки

летят, как андреевский крест.

Буква "х" возникла, конечно, из позы малолетнего вратаря, расставившего руки и ноги, но здесь возникает и ассоциация со словом, начинающимся с той же буквы. Излишне уточнять, что это за слово - им, собственно, и обозначается в кириллице данная буква. Это знак вызова, перерастающий в андреевский крест, т.е. косой крест, на котором был распят апостол Андрей. (Кстати, кириллическое название буквы "Х", по недоразумению считающееся матерным, на самом деле означает всё тот же крест: срав. похерить - перечеркнуть крестообразно, поставить крест на чем-то). Для данного примера также имеет значение и вульгарное произношение данной буквы в структуре микротекста - стоит к тебе буквой "хе".

В начале 1980-х гг. была популярна повесть Вознесенского "О". "О" это черная дыра, залетевшая к Вознесенскому и вступившая с ним в контакт. В повести О - синтетический образ: в него входят и черная дыра, и круг, и буква, и нуль и др.

В заключение приведем еще один пример: перед наступлением Нового (1929) Года трое обсуждают, как лучше расставлять столы

(Милиционер Кукин, бывший вышибала ресторана "Бристоль"):

- В "Бристоле", бывало, столы скобой собирали.

- Вы хотите сказать, "покоем"? - вмешался транзитный инспектор. Буквой П? (...) (курсив наш - А.Ф.)

- Лучше сказать - каре, - Стефан Иванович (бывший полковой адъютант А.Ф.) гвардейски щелкнул каблуками.

С.П. Антонов. Овраги

В данном случае для микротекста существенны и синонимы, и употребление буквы в роли графической иллюстрации (схемы размещения предметов), а также архаичное название буквы П - покой: в контексте этого фрагмента оно воспринимается как рудимент "старого мира" в новых, советских, реалиях.

Графика - элемент, не безразличный по отношению к содержанию текста. Например, в подарочном или юбилейном издании произведения древнерусской литературы или даже авторов ХХ в. (А.М. Ремизова, Н.А. Клюева) может использоваться кириллица, стилизованная под славянский полуустав, причем без ятей, юсов и т.п. - если, конечно, не воспроизводится древнерусский подлинник. Можно таким образом оформить оды М.В. Ломоносова или сказки А.С. Пушкина, однако нельзя сделать это с текстами А.Н. Радищева и В.В. Маяковского - из-за антиофициозности одного и футуризма другого.

Во вступлении к этой главе было сказано, что шрифтовые акценты курсив, жирный шрифт, СПЛОШНЫЕ ПРОПИСНЫЕ, петит, р а з р я д к а и др. выделительные средства относятся к сфере пунктуации. Это логично, т.к. все они связаны с интонацией речи, так же, как и обычные пунктуационные знаки запятые, тире, двоеточия и т.д. Однако в этом абзаце шрифтовые акценты не пунктуационны, а именно графичны, потому что здесь они не передают интонационный рисунок фразы, а выполняют иллюстративную функцию: показывают, как в тексте выглядят петит, разрядка, курсив и др.

В "Красном колесе" А. Солженицына есть большой фрагмент, посвященный кадетам, и он набран, как выразился автор, "терпеливым мелким шрифтом", т.е. петитом. Этот экстравагантный прием вряд ли можно отнести к пунктуации, потому что такой большой текст невозможно произнести (прочесть) с одной интонацией - например, понизив голос или шепотом, - вообще трудно представить себе, какой стиль чтения предполагают подобные тексты.

В том же "Красном колесе" немало фрагментов, представляющих собой монтаж газетных заголовков, есть они и в других произведениях - например, в романе В. Попова "Прекрасность жизни". Монтируемые заголовки в таких текстах набираются разными шрифтами. Если в этих шрифтах что-то и обладает пунктуационным значением, то лишь сам факт употребления акцентов: ими выделены "кричащие" заголовки газет - нередко бульварных. Что же касается связи между характером шрифтового акцента и содержанием заглавий, интенсивностью их эмоционального накала, то ее (прямой связи) скорее всего не существует: различия между шрифтами просто отделяют один заголовок от другого.

Иногда в текстах графика бывает тесно связана с орфографией, т.е. системой правил написания слов. Например, когда писатели-эмигранты "первой волны" употребляют i, "фиту" или "ять" - это и графика, и орфография, ибо писатели и пользуются этими буквами вообще, и употребляют их в конкретных словах. В известном смысле это можно считать "стилем" - знаком консерватизма, неприятия "советской" системы письма и т.д. В дореволюционную эпоху графика и орфография - как системы, существовавшие до 1918 г., разумеется, не обладали самостоятельным стилистическим значением.

Впрочем, оно могло появляться в конкретном тексте - как в эстетической системе. Чаще всего это было связано с омофонией, при которой слова пишутся по-разному, но произносятся одинаково, и это позволяло обогащать текст добавочными смысловыми оттенками за счет созвучия слов. Впоследствии, когда изменились алфавит и орфография, напротив, произошло обеднение смысла за счет стирания различий между омофонами (т.е. их семантической нейтрализации). Например, поклонники передачи "Что? Где? Когда?" наверняка запомнили вопрос, заданный "знатокам" в 1982 г., - о смысле заглавия романа "Война и мир". "Знатоки" ответили не без остроумия, и это было зачтено как правильный вариант: вторая часть заглавия до реформы 1918 г. писалась как мiр и означала: общество; таким образом, название романа следует расшифровывать: война и общество, война и люди, - это выглядит очень по-толстовски. Орфографическая реформа якобы уничтожила глубинный философский смысл романа. К сожалению, как бы красиво ни выглядела эта версия, она неверна. Сам Л.Н. Толстой, видимо, колебался при выборе написания мир или мiр, но окончательно остановился на первом варианте. Зато в поэме В.В. Маяковского заглавие "Война и мiр" означало именно то, что "знатоки" и автор вопроса приписали Толстому (см.: Еськова 2001).