Русская религиозность - [248]

Эта христианская идея о несовместимости двух миров находит свою параллель в языческих религиях с их религиозным почитанием безумия. Дело не в научном поиске исторических аналогий, а в том, что в широко распространенном на Руси почитании «святого юродства» могут присутствовать не только христианские элементы. Многие примитивные и даже высоко цивилизованные народы рассматривают безумие как одержимость потусторонними силами — добрыми или злыми, божественными или дьявольскими. Древние греки почитали священное безумие (mania) в культе Дионисия и даже Аполлона, которое охватывало душу сивиллы, наполняя ее духом непонятного профетизма. В Евангелии безумие представляется как одержимость бесами. Но в древней Церкви и некоторые проявления действия Святого Духа граничили с ненормальными состояниями (глоссолалия, экстаз). Хорошо известно, что религиозный экстаз, встречающийся во многих христианских сектах старого и нового времени, принимает иногда патологические формы.

Возвращаясь к святым юродивым Греческой и Русской Церквей, нельзя считать случайным совпадением то, что все юродивые обладали пророческим даром и жили, постоянно заглядывая в невидимый мир (как божественный, так и бесовский). Прозрение духовных очей, высший разум и проникновение в смысл являются наградой за попрание человеческого разума, подобно тому как дар исцелений почти всегда связан с аскезой тела, с властью над материей собственной плоти. Мы существенно отклонились от нашей отправной точки — притворного безумия. В действительности же, реальное безумие или умственная неполноценность не являются препятствием для христианской святости. Как физическая или нервная болезнь совместимы с высшими мистическими состояниями (святая Тереза), так и умственная неполноценность может соединяться с чистотой сердца и духом милосердия.

Доказательством тому может служить двусмысленность слова «блаженный» во многих современных языках. Большинство западных ученых видят во всех православных святых юродивых душевнобольных. Такова точка зрения Хайнриха Гельцера по отношению к Симеону Емесскому, житие которого им тщательно изучалось {473}. Я считаю, что в данном случае его точка зрения неоправданна. Но во многих других случаях мы находимся в затруднительном положении и не можем заключить, имеем ли мы дело с реальным или притворным сумашествием. Церковь, канонизируя юродивого, всегда предполагает наличие у него маски, определенной личины, поскольку в начальный период подвижничества он, как правило, был монахом и вел аскетическую жизнь. Но в отношении мирян, особенно русских, этой трудности не существует. Подлинный или притворный безумец, обладающий религиозной харизмой (даром пророчества, ясновидения и т. п.), всегда почитается как святой, быть может самый любимый святой на Руси.

Юродство на Руси не отличается от юродства в Греции. В Киевский период юродство было дополнительным аскетическим средством для достижения самоуничижения. Это была временная стадия монашеской жизни, иногда протекавшая внутри монастырской ограды. Первым русским святым юродивым был Исаакий Печерский{474}, который неосмотрительно начал духовное подвижничество с затворничества в пещере и был соблазнен бесами. В результате своего духовного подвига он временно потерял рассудок. В этом случае, как и во многих других, трудно провести границу между безумием естественным и притворным. Сначала его юродство проявлялось в странных поступках. Он работал на кухне, где был объектом всеобщего насмехательства. Однажды, выполняя просьбу насмешника–повара, он поймал руками ворона, и изумленная братия стала почитать его как чудотворца. После этого его юродство стало носить вполне добровольный характер: «Он же, не хотя славы человеческыа, нача уродство творити и пакостити нача: ово игумену, ово же братии»[475]. Он бродил за стенами монастыря, где собирал в пещере детей и одевал их в монашеские одежды. За это иногда его бил игумен. В конце своей жизни он победил бесов, которые признали перед ним свое бессилие.

В XII же веке святой Авраамий Смоленский еще в юношеском возрасте раздал свое имущество нищим и облачился в «худые ризы» (подобно преподобному Феодосию Печерскому): «Хожааше, яко един от нищих и на юродство ся преложь…»[476] В его житии не приводится никаких подробностей этого периода жизни. Возможно, его биограф называет юродством нищую, скитальческую жизнь святого. В данном случае Авраамий не может быть отнесен к юродивым. Позже он постригся в монахи и стал игуменом и был весьма «сведущ в книгах». Его социальное самоуничижение было, следовательно, кенотической чертой, свидетельствующей о влиянии преподобного Феодосия {477}.

В монгольский период временное юродство приписывается святому Кириллу Белозерскому. Молодым монахом в московском Симоновом монастыре (XIV век) он воспринял юродство, «утаити хотя зрящим добродетель, яко да не узнан будет». Мы не знаем, каковы были те поступки, «подобная глумлению и смеху», за которые игумен посадил его на шесть месяцев на хлеб и воду{478}. В жизни Кирилла это было коротким, временным опытом уничижения.