Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников - [2]

В более широком контексте вопрос можно сформулировать следующим образом: какое место в современной жизни и современной культуре занимает религиозное мировоззрение? В произведениях Л. Н. Толстого этот вопрос поставлен предельно остро и определенно: какую роль в жизни современного человека играет Церковь, ее учение, богослужение, социальная активность? Во что верит современный человек и верит ли он во что-нибудь? Более того, этот вопрос может быть перевернут следующим образом: готова ли Церковь к трем великим вызовам, впервые осмысленным именно в XIX в., – к политической, интеллектуальной и религиозной свободе – и что в своем духовном багаже она может противопоставить этим вызовам, как она может на них ответить? Именно так ставил вопрос в 1865 г. И. С. Аксаков: «Положение дел… изменилось: христианская религия имеет теперь дело с граждански-свободными обществами. Она живет теперь, говоря словами Гизо, пред лицом и в присутствии свободы»[2].

Научная актуальность данного исследования определяется тем обстоятельством, что конфликт между Л. Н. Толстым и Русской Православной Церковью воспринимался в очень широком культурно-историческом контексте, – это было своеобразное всероссийское «прение о вере», включавшее в себя и догматические, и нравственные, и даже бытовые аспекты.

Как известно, Л. Н. Толстой в этом споре занял предельно жесткую позицию, утверждая, что истины человеческого разума несовместимы с евангельской верой в церковной интерпретации. Здесь важно подчеркнуть, что для Л. Н. Толстого и для его единомышленников человеческий разум является главным и адекватным мерилом истины.

Конечно, этот вывод ни в коем случае нельзя назвать случайным. Призыв к «рациональности», к демифологизации христианства был отражением определенных тенденций в европейской культуре и науке XIX в. Реально за этими тенденциями, как справедливо замечает Т. А. Касаткина, стояла очередная, самая энергичная в истории идейная «атака на Христа»[3]. Евангельской вере была противопоставлена умеренная религиозность, основанная не на центральных с точки зрения христианской истории событиях – Боговоплощении и Воскресении Спасителя, а на личности «исторического Христа», «Христа – только человека».

С этой точки зрения, как это ни парадоксально, именно возвращение к творчеству Л. Н. Толстого, последовательного борца с Церковью, дает возможность плодотворного научного, богословского и исторического осмысления проблемы «Христос и истина».

Но это возвращение будет эффективным только в сопоставлении взглядов Л. Н. Толстого с Ф. М. Достоевским. В современной науке данная проблема поставлена заостренно: выбор стоит между двумя диадами – «Толстой и Достоевский», «Толстой или Достоевский». Именно Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский со всей остротой и свойственной им страстностью объявили войну псевдо– и полунауке, которые стремятся поработить современное им обывательское сознание. Тема Л. Н. Толстого (как и Ф. М. Достоевского) – обличение «самоуспокоенной ограниченности» (выражение немецкого философа и богослова П. Тиллиха) европейского и русского буржуа, для которых «наука» является своеобразным паролем, позволяющим оправдать отсутствие с их стороны интереса к религиозным вопросам, неверие которых «поверхностно и ничтожно», так как «не куплено ценой кровавых разочарований»[4].

Очень важно подчеркнуть в связи с этим, что Л. Н. Толстой (опять же наряду с Ф. М. Достоевским) в определенной степени (справедливо или нет – это другой вопрос) является для западного читателя выразителем самой сути «русской идеи», а для западного исследователя – носителем глубоких морально-религиозных откровений. В протестантском богословии XX в. невозможно найти ни одного известного автора, который, рассматривая вопрос о христианской этике, не обратился бы к философским трактатам и идеям Л. Н. Толстого. Известный немецкий исследователь творчества писателя, проф. M. Дерне, указывает в своей работе, имея в виду некоторые особенности развития евангелического учения, что в ситуации глубокого кризиса веры и даже, как он отмечает, ее «внутреннего и внешнего банкротства» христианское сообщество в Германии в конце 60-х гг. XX в. оказалось «на грани самороспуска». Именно поэтому, пишет М. Дерне, можно предположить, что идеи Толстого и его «чудаковатое» евангелие станут снова актуальными: «И тогда образованные теологи снова займутся опровержением Толстого, а еще более образованные социологи будут идти рука об руку с ними в доказательстве очевидной негодности его примитивной социальной доктрины для высокоразвитого индустриального общества, оказавшегося в широкой перспективе сегодняшнего и завтрашнего дня. И пусть же тогда прахристианский пафос Л. Н. Толстого и его сокровенная мудрость не будут «растворены» в его глупости»[5].

Интерес протестантской теологии к творчеству Л. Н. Толстого совершенно не случаен. Слова М. Дерне сказаны ровно 40 лет назад. Конечно, в современной российской ситуации мы говорим не о банкротстве христианства, а о его возрождении, тем не менее, кажется, наступает время, когда слова западного исследователя становятся особенно значимыми не только для немецкого, но и для русского опыта. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с теми дискуссиями, которые ведутся в научной и околонаучной печати о месте и роли Церкви в современной жизни.