Русская поэзия начала ХХ века - [58]

Хочешь,

я спою греческую песню под арфу,

только уговор:

не засыпать

и по окончании похвалить певца и музыканта?

Хочешь,

я станцую «осу»

одна на зеленой лужайке

для тебя одного?

Хочешь,

я угощу тебя смородиной, не беря руками.

и ты возьмешь губами из губ

красные ягоды

и вместе

поцелуи?

Хочешь, хочешь,

будем считать звезды,

и кто спутается; будет наказан?

Сегодня праздник,

весь сад в цвету,

приди, мой ненаглядный,

и праздник сделай праздником и для меня!

4 «Разве неправда…»

Разве неправда,

что жемчужина в уксусе тает,

что вербена освежает воздух,

что нежно голубей воркованье?

Разве неправда,

что я — первая в Александрии

по роскоши дорогих уборов,

по ценности белых коней и серебряной сбруи,

по длине черных кос хитросплетенных?

что никто не умеет

подвести глаза меня искусней

и каждый палец напитать

отдельным ароматом?

Разве неправда,

что с тех пор, как я тебя увидала,

ничего я больше не вижу,

ничего я больше не слышу,

ничего я больше не желаю,

как видеть твои глаза,

серые под густыми бровями,

и слышать твой голос?

Разве неправда,

что я сама дала тебе айву, откусивши,

посылала опытных наперсниц,

платила твои долги до того,

что продала именье

и все уборы

отдала за любовные напитки?

и разве неправда,

что все это было напрасно?

Но пусть правда,

что жемчужина в уксусе тает,

что вербена освежает воздух,

что нежно голубей воркованье —

будет правдой,

будет правдой

и то,

что ты меня полюбишь!

5 «Их было четверо в этот месяц…»

Подражание П. Луису[241]

Их было четверо в этот месяц,

но лишь один был тот, кого я любила.

Первый совсем для меня разорился,

посылал каждый час новые подарки

и, продавши последнюю мельницу, чтоб купить мне запястья,

которые звякали, когда я плясала, — закололся,

но он не был тот, кого я любила.

Второй написал в мою честь тридцать элегий,

известных даже до Рима, где говорилось,

что мои щеки — как утренние зори,

а косы — как полог ночи,

но он не был тот, кого я любила.

Третий, ах, третий был так прекрасен,

что родная сестра его удушилась косою

из страха в него влюбиться;

он стоял день и ночь у моего порога,

умоляя, чтоб я сказала: «приди», но я молчала,

потому что он не был тот, кого я любила.

Ты же не был богат, не говорил про зори и ночи,

не был красив,

и когда на празднике Адониса я бросила тебе гвоздику,

посмотрел равнодушно своими светлыми глазами,

но ты был тот, кого я любила.

6 «Не знаю, как это случилось…»

Не знаю, как это случилось:

моя мать ушла на базар;

я вымела дом

и села за ткацкий станок.

Не у порога (клянусь!), не у порога я села,

а под высоким окном.

Я ткала и пела;

что еще? ничего.

Не знаю, как это случилось:

моя мать ушла на базар.

Не знаю, как это случилось:

Окно было высоко.

Наверно, подкатил он камень,

или влез на дерево,

или встал на скамью.

Он сказал:

«Я думал, это малиновка,

а это — Пенелопа.

Отчего ты дома? Здравствуй!»

«Это ты, как птица, лазаешь по застрехам,

а не пишешь своих любезных свитков

в суде».

«Мы вчера каталась по Нилу —

у меня болит голова».

«Мало она болит,

что не отучила тебя от ночных гулянок».

Не знаю, как это случилось:

окно было высоко.

Не знаю, как это случилось:

я думала, ему не достать.

«А что у меня во рту, видишь?»

«Чему быть у тебя во рту?

Крепкие зубы да болтливый язык,

глупости в голове».

«Роза у меня во рту — посмотри».

«Какая там роза!»

«Хочешь, я тебе ее дам,

только достань сама».

Я поднялась на цыпочки,

я поднялась на скамейку,

я поднялась на крепкий станок,

я достала алую розу,

а он, негодный, сказал:

«Ртом, ртом,

изо рта только ртом,

не руками, чур, не руками!»

Может быть, губы мои

и коснулись его, я не знаю.

Не знаю, как это случилось:

я думала, ему не достать.

Не знаю, как это случилось:

я ткала и пела;

не у порога (клянусь!), не у порога сидела,

окно было высоко:

кому достать?

Мать, вернувшись, сказала:

«Что это, Зоя,

вместо нарцисса ты выткала розу?

Что у тебя в голове?»

Не знаю, как это случилось.

Мудрость

1 «Я спрашивал мудрецов вселенной…»

Я спрашивал мудрецов вселенной:

«Зачем солнце греет?

зачем ветер дует?

зачем люди родятся?»

Отвечали мудрецы вселенной:

«Солнце греет затем,

чтоб созревал хлеб для пищи

и чтобы люди от заразы мёрли;

ветер дует затем,

чтоб приводить корабли к пристани дальней

и чтоб песком засыпать караваны;

люди родятся затем,

чтоб расстаться с милою жизнью

и чтоб от них родились другие для смерти».

«Почему ж боги так все создали?»

«Потому же,

почему в тебя вложили желанье

задавать праздные вопросы».

2 «Что ж делать…»

Что ж делать,

что багрянец вечерних облаков

на зеленоватом небе,

когда слева уж видев месяц

и космато-огромная звезда,

предвестница ночи, —

быстро бледнеет,

тает

совсем на глазах?

что путь по широкой дороге

между деревьев мимо мельниц,

бывших когда-то моими,

но промененных на запястья тебе,

где мы едем с тобой, —

кончается там за поворотом,

хотя б и приветливым

домом,

совсем сейчас?

что мои стихи,

дорогие мне,

так же, как Каллимаху[242]

и всякому другому великому,

куда я влагаю любовь, и всю нежность,

и легкие от богов мысли,

отрада утр моих,

когда небо ясно

и в окна пахнет жасмином, —

завтра

забудутся, как и все?

что перестану я видеть

твое лицо?

слышать твой голос?

что выпьется вино,

улетучатся ароматы

и сами дорогие ткани

истлеют

через столетья?

Разве меньше я стану любить

эти милые хрупкие вещи

за их тленность?