Русская нация. Национализм и его враги - [92]
В мою задачу не входит подробный анализ большевистской русофобии, ибо тема данной статьи – возможность русской русофобии, а русофобия 1917 – середины 1930-х гг. – нерусская русофобия. И не потому, что ее создатели и исполнители – инородцы (хотя, разумеется, она дала инородческим фобиям и претензиям официальное прикрытие)[741]; те же Бухарин[742], Покровский, Александровский – этнические русаки. А потому что она основана на принципиальном отказе от самого понятия «русскость». Таким образом, ответ на поставленный в заглавии вопрос таков: русская русофобия невозможна, она возможна лишь у нерусских или русских, не желающих быть русскими, – следовательно, тоже нерусских.
Естественно, русофобия в качестве государственной идеологии в стране, где русских – большинство, долго не смогла продержаться. С середины 1930-х происходит некоторая «русификация» большевистской риторики[743], наконец, Великая Отечественная война окончательно утверждает русскую идентичность (в советской «упаковке») в числе официально признанных ценностей. После этого открытая русофобия снова становится явлением маргинальным, уходит в диссидентские кружки (где не последнюю роль играли потомки «комиссаров в пыльных шлемах»), сам- и тамиздат, поменяв, правда, идеологическое обрамление – с коммунистического интернационализма на либеральный космополитизм.
Именно этот дискурс и стал отправной точкой для критического анализа в работе И.Р. Шафаревича. Именно он в конце 1980-х сделался одним из важнейших элементов идеологии «демократов», а затем и официоза первых лет ельцинского правления. Но уровня общественного влияния и институционализации 1920-х годов ему все же достичь не удалось.
И коммунистическая, и либеральная русофобия сегодня, по сути, мертвы, будучи уделом небольшой кучки «изряднопорядочных». Но на наших глазах государственной идеологией становится новая – на сей раз, как это ни парадоксально, патриотическая – форма русофобии, замешенная на «россиянстве» и «евразийстве». При всей разнице с предшественницами суть ее та же – отрицание русскости как базовой идентичности русских, растворение русскости в некоем наднациональном проекте. Но эта замаскированная великодержавной болтовней версия русофобства может стать гораздо опасней большевистской, ибо основывается на широко применяемой практике замещения русского населения выходцами из бывших советских среднеазиатских республик.
Думаю, чем больше будет смещаться этнический баланс в РФ в пользу «евразийских братьев», тем откровенней и циничнее станут измышления очередных дерусификаторов России.
Желаемое и действительное[744]
Что может ранить сильнее, чем осколки разбитых иллюзий?.. Острота и болезненность нынешнего кризиса русского национализма именно отсюда: он «весомо, грубо, зримо» показал, что представления русских националистов о своей политической значимости и их реальное положение в политическом поле – «две большие разницы». Всем людям свойственно выдавать желаемое за действительное, русским националистам и даже их интеллектуальным лидерам семи пядей во лбу тоже ничто человеческое не чуждо.
В самый разгар «крымско-донецкого» кризиса один мой близкий друг выложил в «Фейсбуке» откровения нашего общего знакомого – весьма успешного московского филолога, начинавшего свою карьеру во вполне «русско-патриотической» среде и, несмотря на свои украинские корни (по отцу), в украинском национализме ранее не замеченного: «Пусть бы этот народ-“богоносец” сдох поскорее, ей-богу! Как же я рад, что я на 50 % процентов – нерусский! Впервые в жизни для меня имеют значение вопросы крови… Был… пару недель назад, на конференции… один австрийский коллега с пониманием сказал своему соседу за банкетом, когда я начал “выступать”: “Он хохол…”… А потом одна болгарка… подошла ко мне и сказала: “Я хочу, чтобы вы знали, что здесь есть люди, которые вас поддерживают. Мы с вами”. Я в слезах отвернулся… Сейчас я понимаю людей, которые шли работать в черные СС, в концлагеря. Там – в печах концлагерей – место русским ублюдкам… Я бы их там сжигал, и их отвратительный зловонный жир растекался бы по сковородке, как старое прогорклое сало. Пусть лучше эта мерзость растекается на сковородке, чем по Стране святых чудес, по любимой Украине, по Европе. Надо их сжечь, вот что я думаю. Ненавижу язык, страну, народ…»
В этом тексте меня лично более всего удивил не высокий градус русофобии (к подобным перлам русским не привыкать!) и даже не то, что она исходит от человека, специальность которого именно русский язык (пикантное сочетание русофоба и ученого-русиста в одном лице для нашей интеллигенции отнюдь не редкость). Меня поразило прежде всего то, что автор данного пассажа (а подобное далеко не каждый «свидомый» решится написать!), украинец лишь наполовину, выросший и работающий в Москве, совершенно интегрированный в русскую культуру – и профессионально, и на бытовом уровне, – сделал однозначный выбор в пользу украинской идентичности и расценил русских как экзистенциальных врагов, достойных полного уничтожения.
