Русская культура заговора - [5]

Моя цель одновременно проста и довольно амбициозна: несмотря на изредка появляющиеся публикации о теориях заговора в России, пока нет ни одной работы, которая доходчиво и концептуально объясняла бы природу этих теорий и способы, которыми их можно научно изучать. В последние годы в зарубежной историографии стало появляться больше работ, связанных с российской культурой заговора, тем не менее в самой России на этот счет до сих пор существует масса предубеждений и присутствует непонимание того, что такое теории заговора[24]. Эта книга – попытка осмыслить эволюцию конспирологического мышления в постсоветское время, основываясь на текстах представителей политической и интеллектуальной элиты России. В то же время это и попытка открыть научную и общественную дискуссию о том, что такое культура заговора в России, и помочь всем нам, интересующимся этим вопросом, отрефлексировать, насколько мы сами погружены в культуру заговора и в какой мере может быть нормальным верить в заговор.

Рассматривать теории заговора в отрыве от политической повестки дня, разумеется, можно. Однако для лучшего понимания того, почему конспирология в качестве объяснения происходящему приемлема для многих россиян, стоит взглянуть на два эпиграфа к этой части книги. Первый – известная цитата Виктора Пелевина об «антирусском заговоре» как производной массовых иллюзий и снятии с себя ответственности за происходящее. Теории заговора часто определяются как способ взаимодействия с реальностью, в которой человек, верящий в заговор, склонен делать это из чувства собственного бессилия[25]. Социальная критика раннепостсоветского общества указывает здесь на традиционное представление о чьей-то ответственности за происходящее, вульгарно описываемое фразой «опять американцы нагадили в подъезде». Популярность этой объяснительной модели с начала 1990-х, гениально отраженная Пелевиным, указывает на одну из форм бытования и популяризации теорий заговора в российском обществе, часто используемую провластными или националистическими авторами.

Второй эпиграф – строчка из песни Оксимирона «Все переплетено». Эта песня – яркое, полное метафор полотно об условно-мифическом месте Горгороде, где вся власть монополизирована криминальным Левиафаном с всесильным и коррумпированным мэром. Писатель-протагонист Макс описывает эту реальность, где все друг с другом связаны через семейные или коррупционные связи, а допустить мысль о том, что даже самый параноидальный сценарий событий может оказаться реальностью, – часть возможных опций. И этот образ не так далек от российской повседневности[26]. Песня, созданная спустя почти два десятилетия после текста Пелевина, показывает другую плоскость бытования и использования теорий заговора – как часть модуса мышления российской политической оппозиции правящему режиму, как способ его социально-политической критики, пусть и своеобразной.

В этих двух плоскостях мы и будем рассматривать феномен теорий заговора в постсоветском контексте. Мы разберем причины того, почему российские политические и интеллектуальные элиты (как провластные, так и либеральные) столь часто используют в своих кампаниях теории заговора и как это помогает бороться за власть в обществе. Поскольку рынок производства теорий заговора направлен прежде всего на внутрироссийское потребление, я сфокусируюсь на том, как достигается общественная мобилизация в поддержку той или иной политической платформы через теории заговора, как эти теории помогают создать национальную идентичность, а также как они способствуют общественному сплочению.

На страницах книги я попытаюсь дать ответы на следующие вопросы:

● Какую роль играют публичные интеллектуалы в процессе создания и распространения теорий заговора?

● Какие ключевые события прошлого и настоящего способствовали популярности теорий заговора на постсоветском пространстве?

● Как политические и интеллектуальные элиты постсоветской России используют конспирологические концепты, появившиеся в имперский и советский период?

● Как теории заговора становятся инструментом электоральных процессов?

● Как теории заговора помогают сохранить и преумножить власть правящих элит и как они используются оппозиционными Кремлю движениями?

● Какова роль теорий заговора в эскалации кризиса в Украине в 2014–2016 гг.?

Процесс демократизации, запущенный Михаилом Горбачевым в конце 1980-х, помог создать в России ключевые институты демократического общества, которые, впрочем, позднее, в 2000-х, были сильно изменены и дискредитированы правящими политическими элитами. Транзиту российского государства к авторитарному режиму способствовали, в частности, теории заговора, подрывающие репутации политических оппонентов и легитимирующие авторитарное законодательство. Тем не менее эти идеи до сих пор рассматриваются как неотъемлемая часть маргинальных идеологий – как эксцентрические и параноидальные. В этой книге я пытаюсь «нормализовать» теории заговора, найти другой способ описания этих идей, показав их центральное место в политическом дискурсе любого политического режима. А для этого необходимо обратиться к истории исследования явления и взглянуть на то, какие способы изучения теорий заговора в последние несколько десятилетий используют западные коллеги.