Русская книга - [42]

ГОРОД

Этот город имеет как минимум три названия: Вильня, Вильно и Вильнюс. Первое — женского рода — белорусское. Второе — среднего — польское. Третье — мужского рода — литовское. По-русски, в зависимости от власти в городе, употребялось то польское (что, кстати, типично для русских названий белорусских городов — Минск, Брест, Гродно, Новогрудок…), то литовское. Словом, она-оно-он. Совокупность родов — вот что такое этот город. И эта модель. Если смотреть на нее сквозь ракурс только одного рода — неизбежна унификация, и модели не видно. Тем не менее, споры идут именно о праве одного рода. Выходит, это споры за право не видеть?..

Польский поэт, лауреат Нобелевской премии, профессор Чеслав Милош родом из этих мест. Недавно он написал: «Литовцы, также как и поляки, склонны подчеркивать западный характер Вильна, и действительно, архитектурно город принадлежит к среднеевропейской зоне. Но, возможно, несправедливо при этом забывается его более давняя история… Как столица Великого Княжества Литовского, с большой колонией православных купцов, Вильно более долгое время принадлежало скорее к восточной орбите, о чем свидетельствует большое количество церквей. Кстати, литовские историки должны установить, откуда взялось название Вильнюс и когда оно впервые было употреблено. Ни Вильнюс, ни Вильно не являются старыми названиями города, в хрониках выступает Вильна или Вильня, от реки Вильни».

Морфологические споры хороши до тех пор, пока выводы из них не простираются на плоскость реальной политики. Поэтому я все же рискну употреблять тройное название — Вильня-Вильно-Вильнюс. Или просто — Город.

Этот город для разбора национальных конфликтов — весьма удачная модель. Здесь не доходит до крови, так как учитываются реалии. Точнее, предупреждаются. Еще нет цельной концепции сосуществования различных национальных групп, а она уже осуществляется. Конечно, она не идеальна. Но именно это и интересно. Это вообще интереснее, чем ежедневные сводки убитых и накопление ненависти в сердце.

Значения сходятся, как неприступные стены, а смыслы могут взаимопроникать. Все несущественное — несущественно в вечном городе. Если ты, конечно, способен осознавать эту вечность. Наш Город — не Рим, но вечность его отнюдь не метафорична. Ведь это наша вечность, ощутимая.

Впрочем, наиболее ощутимая вечность для каждого ограничена его личным опытом.

КОНЕЦ 60-Х

Первый раз я попал сюда где-то в конце 60-х. На машине своего приятеля родители забирали меня из санатория «Беларусь» в Дру- скениках. На Минск ехали через Вильню-Вильно-Вильнюс. Машину поставили в центре и отправились смотреть город.

Лето… До последнего времени такие прогулки в выходные были весьма популярны у минской публики. Потому ли, что собственная историческая среда была в послевоеные годы уничтожена? Или потому, что здешний климат был «западнее» (в смысле культуры и уюта)? А может, была в этом ностальгия по собственному национальному бытию, внутренней свободе и человечности? Генная потребность обезличенных, стандартизированных, идеологизированных белорусов?.. Скорее, все это вместе и привлекало минчан в Город. Тогда же, в конце 60-х, Город показался мне большим и непривычно детализированным. Ведь сам я был меньше, а мой ампирный сталинский Минск — крупнее.

Нас не учили, что Вильня-Вильно-Вильнюс имеет какое-то отношение к Беларуси, как, впрочем, не говорили и о том, какое отношение к ней имеем мы сами. Между тем еще в 1918 году была написана статья литератора и политика Антона Луцкевича «Два центра». Публикация появилась тогда же на страницах виленской белорусской газеты «Гоман».

«Вильня или Менск? — писал А.Луцкевич. — Вопрос, какой из наших городов должен стать центром Беларуси, нам приходилось слышать не раз — особенно от тех наших соседей, которые хотели взять Вильню себе. Но и сегодня, хоть литовцы объявили ее столицей независимой Литвы, дать ответ на этот вопрос не легко: культурные центры не всегда развиваются там, где есть центр административный. И независимо от того, будет ли между Беларусью и Литвой проходить государственная граница и с какой стороны этой границы окажется Вильня, этот древний центр культурной жизни всего Белорусско-литовского края будет всегда притягивать к себе культурные силы всех национальностей края… И если мысль белорусского политического деятеля обращается сегодня к Менску, то мысли ученых плывут к Вильне.

Вильня или Менск? Этот вопрос, бесспорно, разрешит только будущее. Но кажется, что решение здесь может быть только компромиссное: Вильня при всех условиях должна обслуживать оба народа, для которых этот город был колыбелью во времена рождения их культур».

Будущее — это мы, которые в конце 60-х бродили по улочкам Города и ничего не знали о вопросе, который должны разрешить. Статью А.Луцкевича тогда не читали не только мои родители, но и — уверен — сотрудники спецхранов, где были запрятаны «Гоман» и сотни других виленских белорусских изданий.

КОНЕЦ 70-Х

Не знал я этого и в конце 70-х, в ту холодную промозглую осень, когда тяжелые грузовики повезли нас с вокзала в бывший монастырь за собором Петра и Павла, где размещался так называемый Минский полк внутренних войск. Город представлялся сказкой за высоким каменным забором, а знакомство с ним началось для меня с зон, вышек, маршрутов конвойной службы… В то время совсем рядом еще жил белорусский художник старой школы Пётра Сергиевич, рядом стоял домик попа Александра Ковша, который в межвоенное время вел службу в старейшей городской Пятницкой церкви только по-белорусски, а в войну был расстрелян немцами. Рядом же находился целый жилой квартал, построенный в межвоенные годы по проекту белорусского архитектора Льва Витан-Дубейковского и напоминающий о гуманистических поисках в европейской архитектуре начала века.