Русская фэнтези 2009. Разбить зеркала - [29]

Лорд Джон покачал головой. Кровопускание — дело хорошее. Но вначале испробуем это средство на ком-нибудь другом. Джорджу Каннингу уже не поможет, но есть еще Хаскиссон…

Сцена шестая МЕРТВЕЦ И ИЗГНАННИК

1

— К вам посетитель, сэр.

Тюремщик был вежлив. В черной шляпе с широкими полями, в черном костюме — он походил бы на священника, когда б не связка ключей. С узниками тюремщик обращался хорошо, даже с отпетыми мошенниками. А в данном случае искренне недоумевал: отчего такого приличного джентльмена бросили в Ньюгейтскую тюрьму?

Да еще, вопреки закону, до суда поместили в отделение смертников, в камеру, рассчитанную на троих, и строго-настрого запретили подселять к арестанту соседей.

— Кто?

— Он не представился, сэр.

— В вашей тюрьме разрешены посещения?

— Да, сэр. Но в камеры гостей не пускают. Свидания происходят во дворе, через двойную решетку, в присутствии надзирателя. Мы не долговая тюрьма, сэр, у нас нет послаблений.

— За что же мне такая привилегия?

— Он показал письмо от лорд-мэра, сэр.

Андерс Эрстед подошел к окну, забранному толстыми прутьями. Окно выходило на рынок, который вечером пустовал. Ветер нес по брусчатке капустные листья, играл с рыбьей чешуей, пинал сломанную тележку зеленщика. Кучи навоза близ коновязи покрылись сухой коркой. Рядом нищенка ужинала краюхой хлеба.

Там, в грязи, лежала свобода.

Стараясь не прилагать усилий, он тронул пальцами нижнюю челюсть, опухшую после апперкота Малыша-Голландца. Боль ушла; опухоль обещала исчезнуть со дня на день.

— Вас били, сэр? — участливо поинтересовался тюремщик. — В участке? Ах, мерзавцы…

— Что? Нет, меня не били. Это так, случайно.

Он не знал, за что его арестовали. Полиция нагрянула на квартиру, которую Эрстед снимал вместе с Волмонтовичем, без предупреждения. Это были не унылые констебли, и не дневные полисмены Сити — пятеро деловитых «бобби», лишенных права голосования,[15] новеньких, как шиллинги свежей чеканки, сразу намекнули, что сопротивление ими не приветствуется.

«Не надо, князь!» — остановил датчанин Волмонтовича, у которого чесались руки (даже трость охватил нестерпимый зуд!), и под конвоем отправился в участок. Там ему предъявили странное обвинение: преступление против английской короны. На просьбу уточнить ответили отказом — и в тюремной карете доставили в Ньюгейт. Дубовые двери, обитые железом, стены, усаженные поверху ржавыми остриями, мрачные дворы, коридоры…

В скором времени Эрстед уже сидел на тюфяке, брошенном на голый пол, и размышлял о превратностях судьбы. Мысль, что арест каким-то образом связан с призраком Ротшильдов, он отверг сразу. Увы, других идей не возникало.

— Впустить, сэр?

— Да, конечно. Пусть войдет.

Нарушая правила, тюремщик оставил арестанта с гостем наедине. Эрстед с минуту смотрел на посетителя, не произнося ни слова, потом развел руками, показывая, что и пригласил бы сесть, да, кроме тюфяка, некуда.

— Я огорчен твоим положением, мой мальчик, — вместо приветствия сказал гость.

— Добрый вечер, учитель, — ответил узник.

Окажись здесь многоликий Чарльз Бейтс или хитроумный лорд Джон — оба сразу бы признали посетителя. Сын старьевщика увидел бы своего патрона, загадочного Эминента, которому был обязан большим, чем просто жизнь. Наследник фамилии Расселов — того, кому еще вчера, размышляя по дороге к премьер-министру, отказывал в праве принадлежать к роду людскому.

Оглядевшись, Эминент равнодушно поправил сбившийся набок галстук. Умение чувствовать себя как дома в самых неподходящих местах приросло к нему, будто вторая кожа.

— В какой-то степени я виноват в твоем аресте, — сказал он. — Иначе ты не увидел бы меня здесь. Мы давно уже не друзья, Андерс. Это горькая истина. Но я по-прежнему чувствую ответственность за тебя. Смешно, не правда ли?

Эрстед пожал плечами.

— У вас странные представления об ответственности. Она слишком обширна, учитель. Вы, кажется, чувствуете себя ответственным и за прогресс цивилизации?

— Ты слышал о взрыве броненосца «Warrior»? — спросил Эминент.

— Нет. Я не читал сегодняшних газет.

— Зря. Иначе ты бы знал, в чем тебя обвинят на суде.

— Я взорвал броненосец? Вы шутите?

— Ничуть. Это подтвердит управляющий верфью. Ты оставил у него на хранение сахарную пудру, мой мальчик. И по наущению врагов Англии, используя тайные рецепты твоего старшего брата…

Упоминание о сахарной пудре не удивило Эрстеда. Напротив, он громко расхохотался, как если бы сразу понял причину взрыва.

— Двойник? Вы использовали для диверсии моего двойника? Не слишком ли мелко для вас, учитель? Опять же пудра… «И ты, Брут?» — сказал бы я, зная ваше отвращение к химии.

— Не я был вдохновителем замысла, Андерс. Политика — грязное дело. Поверь, я не знал, что для маскарада выберут тебя. Но двойник — о, к нему я имею прямое отношение! Он — один из моих протеже.

Все-таки хорошо, что Чарльза Бейтса не было в камере. Приятно ли услышать свою историю, рассказанную одним человеком, которому ты доверился, другому человеку, которого ты привел за решетку? Когда Эминент закончил рассказ, в камере надолго воцарилось молчание.

— Значит, вы познакомились на кладбище? — наконец сказал Андерс Эрстед. — Мы с вами тоже познакомились на кладбище. Традиция, учитель?