Русская фантастика 2019. Том 1 - [52]

– Здрасте! – Человек пошатнулся, и Вадик поспешил подхватить его, хоть повязка на ребрах стесняла движения.

– Мужик, ты кто? Откуда взялся? – подступились с вопросами дядя Миша и Василич.

– Я это… оттуда. – Человек махнул рукой себе за спину.

– Из кардиологического? – догадался дядя Миша, помогая Вадику разместить нестойкого гостя на скамейке.

Мужчина кивнул.

– А здесь чего делаешь?

– Сбежал, – осклабился человек. Он откинулся назад, утвердил на спинке лавочки свои длинные руки. От этого движения пальто распахнулось, и взглядам собутыльников явилась разверстая грудь в обрамлении окровавленных бинтов, зажимов и трубок. Посреди этого раздора влажно блестела темно-красная рана, в которой набухало и опадало багровое сердце.

Первым опомнился Василич.

– Мужик, ты это… со стола операционного, что ли, сбежал?

– Ну да, – безразлично пожал плечами человек. – У них проводка в отделении старая, приборы закоротило, свет вырубился. Пока они там суетились в темноте, я со стола слез, и ходу. По дороге пальтишко у хирурга одолжил.

– Но у тебя же рана открытая! Ты кончишься сейчас, друг!

– Ну и что? Все умирают. И потом, не сейчас, а минут через сорок. У меня анестезия, вообще ничего не чувствую.

– Да у него шок! Я такое видел уже. Так, браток, посмотри на меня. Сейчас мы тебя поднимем и потихоньку пойдем в отделение, а дядя Миша сгоняет за врачом. – Вадик наклонился над человеком, заглянул тому в глаза. Взгляд беглеца ему не понравился. Было в нем какое-то окончательное безразличие, фундаментальная пустота.

– А ты еще что за фрукт? Как звать? – спросил человек и по-птичьи наклонил голову, будто только сейчас заметил парня.

– Вадимом.

– Вадим? Скверно, очень скверно. Федор или Карл подошли бы куда лучше. Хотя, с другой стороны, есть что-то мятежное в этом «вади»… Кво вадис, Вадим?

– Э-э, ты о чем? Бредишь, что ли?

– Я о том, что у каждого в мире свой путь и свой выбор. Вот я, к примеру, решил помереть на скамейке. Что тут такого? Вместо вонючей палаты – майские кущи, душевный разговор, водочка.

– Кончилась водочка… почти, – вздохнул дядя Миша, который наконец нащупал в этой странной беседе что-то знакомое.

– Это мы сейчас поправим. – Человек порылся в карманах пальто и достал на свет несколько мятых банкнот. – Во! Хирург-то у нас урожайный!

– Погоди-погоди, так нельзя! Это ж самоубийство выходит… – забеспокоился Василич.

– Почему нельзя? – усмехнулся человек – Кто запрещает? Церковь? А ты давно там был? Причащаешься? Пост соблюдаешь? Ребенка покрестил, кулич на праздник съел и думаешь – православный?

– Я… ну… – замялся Василич.

– Я считаю, настоящий мужик имеет право сдохнуть так, как сам захочет. – Человек протянул дяде Мише деньги. – Не желаю спорить – желаю выпить! А времени осталось мало.

– Да здесь десять тысяч! – охнул пенсионер – На все брать, что ли?

– На все! Последний раз гуляю! Так что бери чего получше и закуски тоже прихвати.

– Сейчас-сейчас. Все организуем в лучшем виде, – засуетился Миша и зачем-то добавил: – Не извольте беспокоиться!

– Ты хоть пальто запахни, – оправился от замешательства Василич, – а то как-то… неловко.

Человек послушно запахнул пальто и предложил разлить по стаканчикам остатки заначенной водки. Вадик налил, и они выпили. Тут дело уже дошло до апельсинов.

– Давно на гражданке? – спросил человек Вадима и вонзил зубы в апельсиновую дольку.

– Как догадался?

– У тебя татуха на руке. Во-он из-под пижамы торчит. Десант, да? Так что, давно соскочил?

– Четыре года.

– Ага, – хмыкнул незнакомец. – Четыре… выходит, пострелять пришлось?

– Так, самую малость… я при штабе был….

– Писарем? Знаем-знаем, фильм смотрели, – ухмыльнулся человек, и Вадим вдруг понял, что испытывает к незнакомцу сильную неприязнь. И еще ему отчего-то казалось, что он раньше видел это длинное серое лицо.

– Вадюха, так ты служил?! – вклинился в разговор Василич. – А чего не рассказывал?

Вадим на секунду прикрыл глаза и тут же, как наяву, встали перед ним далекие в дымке горы, желтый песок и низкие деревья оазиса. Пальцы невольно сжались, нащупывая автомат. Не нашли…

– Нечего там рассказывать, – махнул он рукой, – скука одна.

– Но ты же герой! Террористов бил! И награды наверняка есть? Ну, скажи, есть или нет?

Вадим неохотно кивнул. Как объяснить доброму Василичу то, что он, Вадим, и сам не слишком-то понимает? Как передать? Страх, возбуждение, гнев? А вот гнева-то как раз и не было. Только постепенно притуплялась острота, возникало ощущение странной противоестественной обыденности. Словно так и нужно. Сон разума. Уродливый комфорт упрощения. Он «просыпался», только когда попадались дети. Неловкие, колченогие пацанята, обезумевшие от проповедей, голода и наркоты. Хотя, может, и без наркоты…

– Я думаю, нечего тут смущаться. Люди всегда убивали друг друга. Так уж они устроены. Война – двигатель прогресса, – пожал плечами человек.

«Только прогресс этот однобокий и ведет черт знает куда», – подумал Вадим, но вслух говорить не стал.

– Как-то это неправильно, – кипятился между тем Василич, – ребята воевали за нас. Кровь проливали, а теперь и гордиться, что ли, нельзя? Когда фашистов разгромили, все с планками орденскими ходили и на работу, и на праздник. Ветерану везде дорога была открыта.