Русская Армения - [40]

От Мирака мы бросили так называемое шоссе, которое полезло зигзагами направо, в горы, через Джелал-Оглу, на Тифлис, с веткою на Александрополь. Мы же взяли левее, по ровной и широкой черноземной равнине. На многие версты тянется здесь эта черная земля, и на всем пространстве ее — ни подъёма, ни спуска. По мере приближения утра, делается все холоднее, дыхание Алагёза становится все резче и жестче, облака скучиваются белыми лохмотьями вокруг его вершин. Кругом нас, над нами, лежит настоящая зима. Мы огибаем теперь уже с третьей стороны обрывистую пирамиду Алагёза, которая отсюда кажется еще выше и эффектнее. На севере — тучи, облака, что-то падает вдали, не то дождь, не то снег; а на юге, сзади нас, улыбаются голубые озера расчистившегося неба.

Проехали армянское селение Мулла-Хасун, проехали татарскую деревню Джизель-Дара, за ними — еще несколько деревень, и въехали, наконец, в курдское селение «Караван-Сарай». Тут обычный роздых туземных караванов. Стоит множество распряженных арб, поят быков и верблюдов. Начинается хозяйственное утро; и молодые, и пожилые курдки длинными вереницами двигаются из своих домов за водою, с большими кувшинами на плечах. Все они — в красных фартуках, красных курточках, красных завесках сзади юбок, все в белых тюрбанах с длинными концами, распущенными по спине, и в поясах с бахромою. Особенно была интересна совсем молоденькая девочка, — наверное, однако, уже жена и хозяйка, — с ярко сверкавшими черными глазками, в кокетливой малиновой шапочке с длинною черною кистью, вся ярко-красная, грациозно черпавшая воду в длинногорлый кувшин и, очевидно, сиявшая внутри радостным сознанием своей привлекательности.

Каравансарайские курды все — иезиды, то есть «чортопоклонники», а не мусульмане, как и большая часть алагёзских курдов. К-н, близко знающий их верования, объяснял нам, что они вовсе не считают дьявола богом, а только падшим ангелом; но так как, по их понятию, Бог может простить его, да, притом, дьявол имеет столько власти над людьми, то они считают грехом вмешиваться между ним и Богом, боятся раздражать его, и никогда поэтому не бранят и даже не произносят его имени, а напротив, умилостивляют его молитвами и жертвами. С мусульманскою религиею иезиды не имеют ничего общего. И хотя они постоянно грабят и воруют по ночам, но все-таки гораздо мирнее и безопаснее курдов-мусульман. Соседние армянские селения главным образом страдают от них. Курды то и дело угоняют скот, травят хлеб. У мировых судей ведутся нескончаемые дела об этих соседских грабительствах.

Любопытно было осмотреть в Караван-Сарае кладбище курдов-иезидов. Их могилы — это простые кучи сваленных вместе круглых булыжников, но среди этих первобытных погребальниц виднеется несколько вырубленных из камня больших коней белых и красных, с седлами и подпругами, раскрашенными сообразно цвету лошади, сработанных с некоторым искусством, и поставленных в память местным удальцам, особенно отличившимся в хищнических набегах.

* * *

Мы, очевидно, спускаемся. Алагёз уже за нами, а впереди вдруг поднялся, задвинув горизонт, высокий снеговой хребет, которого мы до сих пор не видали. Это уже горы Карса. Кругом нас теперь сплошные поля, и даже высоко, по скатам гор, чернеют их распаханные квадраты. Скота тут тоже много. Вообще, это далеко не безлюдная пустыня. Мы проезжаем другое селение Джизель-Дара, — не татарское, а армянское. Отсюда, сверху, нам видна вся нижняя долина и даже домики еще довольно далекого Александрополя. От Джизель-Дара до него — 28 верст. Приходится еще раз покормить, прежде чем доедем до него. Заезжаем на армянский постоялый двор в деревни Нора-Шен («Новоселок»). Оригинален этот первобытный постоялый! В низеньком каменном домике с земляною крышею — две комнаты рядом: в одной — табачная лавка с русскою вывескою, в другой — гостиница своего рода. Сеней — никаких; утлая дверочка, всегда отпертая настежь, прямо ведет в комнатку, освещенную одним оконцем без двойных рам, также постоянно отворенным.

Половина комнатки занята широчайшею деревянною тахтою на низеньких ножках, напоминающею полати русской избы; у других стен — деревянная, нечистоплотная кровать и такой же деревянный диванчик, прикрытый, как и тахта, грубыми ковриками. По середине комнаты, взамен печи, водружена на опрокинутом ящике жаровая с железной трубой. Тут ночуют, тут обедают, тут пьют чай и вино. Нетребовательный туземец не находит, с своей стороны, никаких неудобств в такой комфортабельной гостинице-ресторане.

* * *

В Александрополь мы приехали засветло. Последнюю часть дороги приходилось почти скатываться с пологой горки, и подморенные лошадёнки, по-видимому, чувствовали близость желанного отдыха. Но не так-то скоро удалось нам разыскать в раскинутом на большое пространство городе дом, где квартировал наш зять. Нас отправляли то в одну, то в другую, совсем противоположную сторону, и только после долгих напрасных переездов из улицы в улицу нашелся какой-то благодетельный человек, действительно знавший нужный нам дом. Он присел к нам на козлы и благополучно привел нас, наконец, к цели нашего странствования, где нас встретила радостными криками давно нами невиданная родная детвора.