Руслан и Людмила - [19]

Второе наставление относится к «соперникам другого рода», выступающим с использованием обобщенных средств управления (оружия) третьего (идеологического) приоритета.

Они тоже не страшны Черномору, но, если первых он не жалеет, то вторых — в случае их неповиновения — всегда готов в глазах толпы выставить смешными. А это для них равносильно смерти. Знает Черномор, что «рыцари парнасских гор» нескромным шумом своих ссор по части толкования “священного писания”, которым глобальное знахарство предусмотрительно отгородилось от толпы, в здоровой части народа, лишенного трепетного жидовосхищения, вызывает только смех. Отсюда у Пушкина:

Вы, рыцари парнасских гор,

Старайтесь не смешить народа

Hескромным шумом ваших ссор;

Бранитесь — только осторожно.

Впоследствии Пушкин не раз обращался к теме второго наставления. В Болдинскую осень 1830 г. в острой полемике с “хрипунами” он отметит в предисловии к “Домику в Коломне” бессмысленность соперничества “рыцарей парнасских гор”.

Ведь нынче время споров, брани бурной;

Друг на друга словесники идут,

Друг друга режут и друг друга губят,

И хором про свои победы трубят!

Многие современные “рыцари парнасских гор”, изо всех сил стараясь насмешить толпу, развернулись вовсю. Но народу уже не до смеха.

Третье наставление — для тех, кто не только пылко любит Люд Милый, но и готов ради его счастья пойти прямым путем. Таких немного. Это те, кто способен осознать, что для освобождения Людмилы обоюдоострый меч Различения важнее шапки-невидимки “Священного писания”. Действительно, одевая на свою голову шапку с догматами веры, народ теряет свою национальную душу, поскольку истина, по мере того, как становится безрассудной верой, вводит в самообман. И тогда собственное видение мира (мировоззрение) утрачивается им до такой степени, что не только Черномор не может отличить его от других народов, но и сам народ перестает видеть себя ярко выраженной индивидуальностью. Такова технология похищения “красавиц”, благодаря которой любой народ становится невидимым, то есть превращается Черномором в часть толпы с библейской логикой социального поведения. Людмила убедилась в этом, как только примерила шапку Черномора.

Догадываясь о существовании подобного процесса, современник Пушкина, русский философ, поэт, публицист А.С.Хомяков в статье “Мнение русских об иностранцах” с горечью как-то заметил:

«То внутреннее сознание, которое гораздо шире логического и которое составляет личность всякого человека так же, как и всякого народа, — утрачено нами. Но и тесное логическое сознание нашей народной жизни недоступно нам по многим причинам: по нашему гордому презрению к этой жизни, по неспособности чисто рассудочной образованности понимать живые явления и даже по отсутствию данных, которые могли бы подвергнуться аналитическому разложению. Не говорю, чтобы этих данных не было, но они все таковы, что не могут быть поняты умом, воспитанным иноземной мыслию и закованным в иноземные системы, не имеющие ничего общего с началами нашей древней духовной жизни и нашего древнего просвещения.

(…)… формы, принятые извне, не могут служить выражением нашего духа, а всякая духовная личность народа может выразится в формах, созданных ею самой».

Пушкин выразил эту же мысль в “Домике в Коломне” кратко, опрятно и точно:

Что вся прочла Европа —

Нет нужды вновь беседовать о том!

Во все времена в России были люди, пылко и страстно любившие Люд Милый. Однако, любовь и страсть — это далеко не одно и то же, тем более если эти чувства проявляются в отношении народа. Страсть не только мешает любви, но может принести неисчислимые страдания и тому, кто любит, и самому предмету любви. Отсюда следовать страстям в деле любви — губительно, и Пушкин проводит эту мысль тонкой канвой через весь текст поэмы. Так, в Песне первой у Руслана еще не любовь к Людмиле, а «страстная влюбленность»:

Но, страстью пылкой утомленный,

Не ест, не пьет Руслан влюбленный

При этом на поверхности — одни «восторги», которые Руслан «чувствует заранее», а душа — мертва:

И замерла душа в Руслане…

Не лучше и соперники Руслана:

В душе несчастные таят

Любви и ненависти яд.

Если страсть принимается за любовь, то действительно от любви до ненависти один шаг.

Не мог отличить страсть от любви и Финн, пока не овладел предметами мудрости высокой. Поэтому, даже после десяти лет поисков «опасности и злата» ради того, чтобы… «заслужить вниманье гордое Hаины», любви нет по-прежнему, а значит, нет и понимания, но зато:

Сбылись давнишние мечты,

Сбылися пылкие желанья

Далее, как и должно, воздаяние по заслугам:

Пред нею, страстью упоенный,

Безмолвным роем окруженный

Её завистливых подруг,

Стоял я пленником послушным

Сорок лет потребовалось Финну не только для того, чтобы, овладев знаниями дивной науки, таившейся меж “пустынных рыбарей” его родины, подняться на уровень понимания жречества, но также и для того, чтобы осознать губительность страсти для настоящей любви. В первом издании “Руслана и Людмилы” 1820 г. после слов Hаины:

Герой, я не люблю тебя!

есть прямое предостережение Руслану на этот счет:

Руслан, не знаешь ты мученья