Русь и Орда - [17]

В эти дни ему особенно не хватало Голофеева, бывшего одним из его ближайших советников и любимцев. Голофеев был неглуп и горазд на выдумки, он мог бы теперь подсказать князю, что делать. Но Голофеев сидел в плену в Карачеве. Конечно, выкупить его Глебу Святославичу было нетрудно, но посылка выкупа казалась ему унижением перед карачевскими князьями и как бы признанием того, что он не в состоянии отбить своего воеводу силою оружия.

Глава 6

Процесс раздробления государства на много мелких княжеств-уделов грозил Руси распадом и постепенным поглощением воинственными соседями, что и случилось с Полоцкой областью и с Галицкой областью, а затем с областями Киевской и Черниговской.

Проф. В.А.Рязановский

Все эти новости привез из Брянска карачевский боярский сын, у которого там жила замужняя сестра с большой семьей, а потому его легко было заслать туда, якобы в гости, ни в ком не возбуждая каких-либо подозрений. Приехал он нежданно и сразу должен был возвращаться назад, а потому Василий, который в это время полдничал, принял его в малой трапезной карачевского дворца, где в будние дни трапезовали только члены княжеской семьи, да иной раз немногие, наиболее близкие к ней лица.

Это была небольшая, в три окна горница со стенами, облицованными гладко выструганными досками из морёного дуба, украшенными на соединениях искусной резьбой.

При одном взгляде на убранство этой горницы можно было с уверенностью сказать, что хозяева страстно любят охоту и отдают ей немало времени: все, что тут было видно, имело к ней прямое отношение. Стены были обильно украшены трофеями охоты — оленьими, лосиными и турьими рогами, чучелами птиц, кабаньими и волчьими головами, развешанными вперемешку с рогатинами, топорами, луками и иным охотничьим оружием. На полу, закрывая его сплошь, лежало несколько медвежьих шкур.

За столом в этот день никого из посторонних не было. Василий полдничал вдвоем со своей младшей сестрой, княгиней Еленой Пронской. Впрочем, в Карачеве по старой привычке все еще продолжали называть ее княжной, и это к ней подходило гораздо больше: от роду ей правда шел двадцать второй год, но маленькая, хрупкая, с детскими ямочками на лице, которому придавали особенную прелесть большие голубые глаза, доверчиво глядевшие из-под длинных ресниц, — она казалась почти девочкой.

Года два тому назад Елена вышла замуж за пронского княжича Василия Александровича и покинула отчий дом. Но сейчас Пронск готовился к войне с Рязанью, и, не желая подвергать жену опасностям возможной осады, Василий Александрович, не чаявший в ней души, поспешил отправить ее в Карачев, к отцу. Детей у них еще не было.

Брат и сестра горячо любили друг друга. Их мать умерла, когда Елене было всего тринадцать лет, и девочка всею своей осиротевшей, но уже требующей отклика душой привязалась к Василию. Он в свою очередь привык делиться с нею своими мыслями и планами, которые встречали в душе Елены не только понимание, но и восторженное сочувствие.

Подробно расспросив гонца о положении в Брянске, Василий отпустил его и сказал вошедшему с ним Никите:

— Садись, Никитушка, потрапезуй с нами. А коли уже полдничал, медку холодного выпей!

— Благодарствую, Василей Пантелеич, — не чинясь ответил Никита, отстегивая меч и подсаживаясь к столу. — Все утро маялся с молодыми воями, обучая их сабельному и копейному бою. И лгать не стану: в глотке изрядно пересохло.

— Вот и промочи ее во здравие, — сказал Василий, сам наливая ему меду в оправленный серебром отрезок турьего рога вместимостью в добрую осьмуху [25], — да и закуси заодно.

На столе стояло несколько серебряных и резных деревянных блюд с холодными закусками. Тут были копченый лосиный язык, студень из поросячьих ножек, рыбий балык и соленые грибы. По знаку Елены один из двух прислуживавших за столом отроков поставил перед Никитой кованую серебряную тарелку, а рядом положил нож и двузубую металлическую вилку. В русских княжествах и боярских домах вилкой начали пользоваться с XII века, тогда как при дворах западноевропейских королей, в том числе французских и английских, ее начали применять лишь в конце семнадцатого, — до этого обходились пальцами.

— Ну, будь здрав, Василей Пантелеич, и ты, княгинюшка! — сказал Никита, принимая кубок и осушая его до дна. — Теперь ведомо, что войны у нас с Брянском не будет, можно и гулять.

— Что войны не будет, то я и наперед знал, — промолвил Василий. — Глебу Святославичу не до нас. Самому бы в Брянске усидеть.

— Оно-то так, только мыслил я, что он этого в расчет не возьмет: уж больно горяч. Сердце разума у него не слушает.

— Не столь он и горяч, как завистлив. Все норовит свои болячки чужим здоровьем вылечить. Потому и послал Голофеева наших смердов полонять.

— Навряд ли он добром кончит свое княжение, — заметил Никита.

— Ну а что ему брянцы могут сделать? — спросила Елена. — Нешто не в его руках сила?

— В его руках дружина, Аленушка, — ответил Василий, — да и то до времени. Народ же сильнее всякой дружины. Княжескую власть он чтит и иной себе не мыслит, ибо знает, что в государстве как в семье: коли нет единого хозяина, то и порядка нет. Недаром говорится, что без князя народ сирота. Но ежели князь первым против порядка прет, тут уж не обессудь: народ долго терпит, но, как лопнет у него терпение, он и не таким, как Глеб Святославич, от себя путь указывает! Киевляне, к примеру, своею волей не одного великого князя согнали. Вспомни хотя бы предка нашего, Игоря Ольговича. Бывало такое не однажды и в иных княжествах.