Русь и Орда - [12]

— Ну, с полем тебя, Василей Пантелеич, — сказал воевода, подъезжая к Василию. — Быстро ты управился! Мы всего на версту позади их держались и то ко времени не поспели. Однако много вы их посекли, — добавил он, оглядывая усеянную телами поляну.

— Чтобы в другой раз поразмыслили, допрежь чем идти разбойничать в нашу землю, — ответил княжич, снимая шлем и вытирая платком вспотевшую голову. — Но их тут больше повязанных валяется, нежели убитых. Разбери-ка, Семен Никитич, что к чему, да наведи счет и порядок. Такоже погляди, чтобы раненым немедля была помощь оказана.

Алтухов тотчас приказал освобожденным крестьянам подобрать раненых и отнести их на берег ручья, протекавшего в нескольких саженях от поляны. Убитых он велел складывать отдельно, у дороги. Дружинники под наблюдением Никиты тем временем собирали пленных, ловили коней и сносили в кучу взятое у брянцев оружие.

Через полчаса итоги сражения были подведены. Карачевский отряд потерял убитыми восемь человек, и более двадцати были ранены, из них пятеро тяжело. Победителям досталось полтораста пленных, около двухсот лошадей и много оружия. У брянцев семнадцать воинов было убито и свыше тридцати ранено.

— А среди взятых, кроме Голофеева, есть ли еще дети боярские? — спросил Василий, когда воевода доложил ему обо всем.

— Есть четверо, княжич.

— Добро, Семен Никитич, пойдем-ка поглядим, что там за люди, да рассудим и урядим, что надобно.

Осмотрев пострадавших, раны которых обмывали у ручья, а затем перевязывали, обложив листьями подорожника, Василий и Алтухов вышли на дорогу. Справа от нее стояла толпа пленных брянцев, слева — группа отбитых крестьян. Глянув в их сторону, княжич заметил чуть поодаль от других миловидную девушку лет семнадцати. Рядом с нею спиной к дороге стоял воин в высоких сапогах, кольчуге и шлеме, на боку его висела кривая сабля. Он держал девушку за руку и что-то ей говорил, — слов не было слышно, но по счастливому выражению ее разрумянившегося лица нетрудно было догадаться, о чем у них шел разговор.

— Эге, человече, ты, я вижу, времени терять не любишь, — сказал Василий, подходя к этой паре и коснувшись плеча воина рукоятью плети.

Дружинник быстро обернулся, и княжич с удивлением узнал Лаврушку.

— Вон оно что! — вымолвил он. — Где ж это ты разжился столь знатным доспехом?

— Сбил с седла одного ворога, пресветлый княжич, ну и завладел его справой. В самую пору на меня все пришлось!

— Ну, молодец! Дружинник теперь ты важный, ничего не скажешь. Вижу, и невесту себе заиметь успел?

— Да вот, случилась она средь тех людей, что брянцы из Бугров угнали…

— Теперь разумею, почто ты так рвался в битву: зазнобушку свою выручить спешил! Ну что ж, значит, невдолге и свадьба?

— Не отдают за меня Настю родители, — сокрушенно промолвил Лаврушка. — Бают, голь я перекатная.

— Где же голь, ежели ты ныне княжий дружинник? Не печалуйся, да и ты, Настенька, не кручинься. Коли снадобится, сам буду вашим сватом, авось мне не откажут!

Оставив просиявшую при этих словах пару, Василий обратился к столпившимся вокруг крестьянам:

— Ну как, мужики, всё свое добро понаходили?

— Благослови тя Христос, пресветлый княжич, спаситель наш, — загалдели крестьяне, кланяясь в землю. — Все как есть в сохранности оказалось, туточки на телегах все и было покладено!

— Добро, значит, в этом убытка вам нет. Кто у вас тут староста?

— Ежели тебе от Клинковской общины, то я староста, твоя княжеская милость, — выступил вперед кряжистый седобородый крестьянин. — А бугровский — вона раненых пользует!

— Нет, мне ты и надобен. Как звать-то тебя?

— Ефимом звать, пресветлый княжич. Робкин я, сын Степанов.

— Скажи, Ефим, сильно погорело ваше село?

— Да, почитай, ничего не осталось, — ответил староста. — Ведь энти аспиды кажную избу порознь подпалили, а в ту пору еще и ветер был.

— Сколько же у вас всего дворов?

— Десять дворов, батюшка.

— А Бугры тоже спалили?

— Не, Бугры токмо пограбили. Видать, дюже поспешали они, анафемы.

— Все одно не ушли! А как мыслишь ты, староста, во что станет отстроить ваше село?

— Да что ж, лесу-то нам не куплять, — вишь сколько его Господь вырастил на потребу людям! А ежели на кажный двор, сверх того, прикинуть серебром гривны [20] по две, так лучше прежнего построиться и зажить можно.

— Добро, — сказал Василий, — получите по три гривны на семью. Да родителя стану просить, чтобы на два года ослобонил вас от податей. Ну, а теперь разбирайте телеги и езжайте с Богом. До ночи в обрат поспеете.

Отойдя от крестьян, земно кланявшихся и выкрикивавших слова благодарности, Василий приблизился к пленным брянцам. Они толпились по другую сторону дороги и, слушая, что княжич говорил смердам, толкали друг друга локтями и переглядывались: в Брянщине такого не бывало.

— Ну вот что, — жестко сказал Василий, обращаясь к ним. — С воеводой вашим и с боярскими детьми разговор у меня будет особый, а сейчас слово мое к простым воям: взял я вас с бою, на своей земле и с поличным — с поятыми у нас людьми и добром. Войны промеж Брянском и Карачевом ныне нет, и мог бы я вас всех казнить, аки татей и разбойников, либо обратить в холопы. Но я того не хочу, ибо ведаю: не своей охотой пошли вы на это подлое дело, а лишь по приказу. Того, кто его дал, судить будет Бог, вас же я отпускаю на волю. Запомните все мое слово да перескажите другим: карачевские князья никакой русской земле не вороги, чужого они не ищут, но за свою вотчину и за людишек стоят крепко — то вы сегодня и сами видели. Кони ваши, оружие и доспехи взяты нами в честном бою и останутся нам. Вы же берите своих убитых да раненых и ступайте с Богом. А ежели кто из вас вдругораз попадется мне за разбоем, разговор с ним уже будет иной: прикажу повесить на первом суку. Тому верьте, ибо слово мое крепко.