Руны - [76]

— Нет, я не сержусь. Как только мы вернемся в Рансдаль, можешь уходить, а я позабочусь, чтобы ты не вернулся в Киль без гроша, тебе ведь многое понадобится при поступлении. Ступай… на свой флот!

Он повернулся и пошел дальше. Христиан продолжал стоять на месте и чуть не плача, смотрел ему вслед. Он только теперь понял, что не будет больше видеть своего хозяина, не будет больше видеть «Фреи», и его душа рвалась на части. Он долго еще не двигался с места, а потом нерешительно поплелся к лодке, где с нетерпением его ждал Генрих.

— Ну, как дела? Очень рассердился твой капитан? — встретил его брат.

— Нет, он был такой ласковый… Он отпустит меня, когда мы вернемся в Рансдаль, и хочет еще позаботиться обо мне, когда я поступлю в юнги.

— Вот видишь! — сказал очень довольный Генрих. — А ты боялся! Я говорил, что господин Гоэнфельс всегда поступает благородно по отношению к тебе. Однако мне пора на судно! Через шесть недель мы тоже будем в Киле, а ты, конечно, будешь раньше. Кланяйся отцу с матерью!

Братья пожали друг другу руки. Генрих сел в лодку, отходившую на «Фетиду», а Христиан остался один на опустевшем берегу.

Он всеми силами старался чувствовать радость, но перед глазами стояло лицо его капитана, и он прочел на этом лице немой упрек. Он горько всхлипнул, вытащил клетчатый платок и провел им по глазам; но это не помогло, ему стало даже еще грустнее. И вдруг этот семнадцатилетний парень залился слезами и заревел, как настоящий мальчишка.

Это продолжалось довольно долго, но когда Христиан успокоился, это был уже будущий корабельный юнга германского флота; он вытянулся во фронт и повернулся в сторону «Фетиды», флаг которой гордо развевался на ветру. Теперь это был уже его флаг, отныне и он принадлежал флоту. И, хотя его глаза еще были мокрыми от слез, он громко кричал в ту сторону ликующее «ура!».

Бернгард стоял со скрещенными руками, прислонившись к мачте своего судна, и смотрел прямо перед собой. Итак, и Христиан хочет бросить его, а ведь как охотно, с какой радостью он поехал с ним тогда! Он не мог больше выносить хорошую жизнь среди чужих, его тянуло домой, хотя его домом в будущем должны были стать лишь военные суда. Правда, под родным флагом всюду была германская земля, а на мачте «Фреи» развевались иностранные цвета. Христиан был всего лишь подчиненным, его положение исключало возможность быть с ним на короткую ногу, но все же свежее, веселое лицо юноши и его трогательная привязанность были для Бернгарда частицей родины; теперь он и с этим расставался навсегда!

Было уже довольно поздно. Нордкап остался позади на расстоянии нескольких дней пути, и солнце в этих широтах опять заходило, хотя и на короткое время. Оно уже опустилось за горизонт, но в городе и его окрестностях было еще светло как днем. Море было спокойным, почти неподвижным, только легкий ветерок, чуть шевеливший вымпелы судов, изредка рябил его тихую поверхность; небо над морем казалось чуть зеленоватым, а воздух был необыкновенно прозрачным и чистым.

«Фетида» стояла довольно далеко за бухтой, но ее флаг, мачты и реи отчетливо вырисовывались на светлом фоне неба. Мимо проплыла лодка, на которой находился Генрих и другие моряки с «Фетиды»; они весело пели немецкую песню, которая часто звучала и на «Винете». В бухте, у самого города, на якоре стоял «Орел». Там виднелась высокая фигура министра; он ходил взад и вперед, беседуя с командиром «Фетиды», а в кругу офицеров белело платье Сильвии. Курт тоже был там. Иногда среди глубокой вечерней тишины оттуда доносились отдельные звуки, смех, говор, тосты. По-видимому, там веселились.

Это были дети одной страны. Они никогда раньше не видели друг друга и через несколько часов должны были снова разойтись в разные стороны, чтобы, может быть, больше никогда в жизни не встретиться; но они были своими друг для друга, их связывала родина, а Бернгард, одиноко стоявший на своем судне, казался сам себе каким-то отверженным. Он не принял приглашения на «Орел», потому что не хотел прочесть на лице своего дяди немой, презрительный вопрос: «Что тебе здесь надо? Мы здесь среди своих!» И нужно же было Христиану именно сегодня |явиться со своей просьбой отпустить его, со своим захватывающим описанием последней зимы, когда он чуть не умер и был готов бежать, куда глаза глядят! Как будто его капитан не переживал так же на протяжении тех одиноких зимних ночей! Только он признавался в этом.

Общество на яхте стало расходиться; офицеры возвращались «Фетиду». Скоро приехал и Курт и стал рассказывать об импровизированном празднестве.

— Праздник вышел просто блестящий. Дядя был сама любезность. Правда, офицеры усердно чествовали его и обращались ним как с каким-нибудь монархом. Сильвия, разумеется, воспламенила сердца всех молодых людей. Она в самом деле была восхитительна.

— А Зассенбург?

— Как всегда был любезен и вежлив, но, мне кажется, он порядком заскучал в этой сутолоке. Он скованно чувствует себя в обществе и на празднествах, они ему больше не по вкусу. Будущая супруга опять втянет его в светскую жизнь. А почему тебя не было?

— Зачем же мне было идти туда? — спросил Бернгард. — Я чувствую себя чужим в вашем кругу.