Руны и зеркала - [5]

Аркадий посмотрел в бурлящее небо. Когда-то все к этому приходят.

– К черту, поползли! Давай-давай, старичок!

Унизительное, болезненное копошение заняло десять минут. Аркадий замер, переждал, пока успокоится сердце, глотнул соленой воды из патрубка.

– Ты связался со Станцией?

– Да. Нам выслали кадавров навстречу.

– Ждем?

– Уже нет. Они заблудились.

– Значит всё, старичок? Сдаваться?

Борис повернулся к нему, прижался шлем в шлем, заорал так, что голосу в шлемофоне вторило дребезжание забрала:

– А что делать?! Я всё обдумал! Всё! Нас тут пришпилило, как двух жуков! И нет шансов! Всё! Аут! Баста!

– Не ори. У меня есть один вариант. Сегодня утром читал мануал и наткнулся, как нарочно.

– Что?

Аркадий повернулся на бок, чуть не взвыв от боли.

– Компьютер пишет метемпсикопии – наши личности. Что, если…

– Так. Понял. Ты предлагаешь использовать носителя? Кого?

– Кадавра.

– Это… возможно?

– Да. Такой умненький кадавр легко сюда доберется. На Жабе, скажем.

– Так что же мы ждем?

– Есть нюанс. Компьютер ничего не будет делать с метемпсикопией, пока не зарегистрирует смерть оригинала. Таков закон.

– Хреновый ты нам выход предлагаешь.

Аркадий подключился к компьютеру Станции. На внутренней стороне забрала появились мерцающие строки:

> Аркадий Томин авторизирован.

– Нужен андроид.

> К срочной активации готовы 15 андроидов.

– Нестандартная загрузка.

> Параметры?

– Метемпсикопия Аркадия Томина.

> Обнаружена копия, обращение запрещено.

– Причина запрета?

>Закон Федерации 1507.

– Если не выполнить эту загрузку, мы погибнем!

> Попытка обращения…

> Обращение запрещено.

> Активизировать стандартного андроида?

– Борис!

– Да?

– Ничего не выходит!

– Я тоже пробовал.

– Было бы время, может, удалось бы обойти.

– Времени нет.

– Кому-то надо… Ты понимаешь?

– Да. Я готов.

– Я тоже, старичок.

– У тебя жена и дочь.

– У тебя мать. И не в этом дело. Бросим монетку?

– В радиусе ста парсеков монеток нет.

– Значит, бросим камушек, – Аркадий подобрал плоский булыжник, черный с одной стороны, выгоревший с другой, – поехали, я первый.

Аркадий пришел в себя в кресле. Тихо встал, бросил рудосборник в утилизатор, осторожно прикрыл дверь в медблок.

Солнце на Снеге-П огромное, красное. Оно поднималось из-за моря, заливало холмы багровым сиянием, и деревья сбивались в табунчики, лезли к свету, к жизни. Кадавр 00435 сидел на вершине горы и смотрел вниз, в долину. Он где-то слышал о необходимости искать колодец на дне человеческой подлости. Мол, этот колодец приведет еще ниже, а там, наверное, найдется еще один колодец.

Что же, верно и обратное утверждение, поэтому он сидит на горе.

Денис Тихий. Чипер U-002

пл. О

Роберт Фарнелл, известный среди людей, покупающих новости из корзинок с грязным бельем, как Липучка-Боб, склонился над ярко освещенным столом. Стол, плита полированной шестидюймовой стали, был завален разнообразной научной кишкотнёй: плоскими глянцевыми проводами, медными катушками, какими-то стеклянными кубиками и банками с искрящимся песком наносхем. На свободном пространстве, площадью не больше бутылочной этикетки, между лазерным микроскопом и штативом с грязными пробирками, лежал круглый аппаратик с рычажком и небольшим жидкокристаллическим дисплеем. Аппаратик был размером с небольшую коробку монпансье. Да он, скорее всего, и был смонтирован в этой коробке – профессор Джон Камински собирал свои гениальные изобретения из первого, что попадалось ему под руку.

– Вы сказали – он работает? – спросил Липучка.

– Ага, – хрипло ответил Камински и облизнул губы. – Я его проверил сегодня утром.

– Как он называется?

Камински хрустнул пальцами, скорчил гримасу и яростно почесал плешивую макушку:

– Не знаю… Э… Чипер! Да, чипер.

– Почему чипер?

– Если дернуть рычажок, то он делает так: «Чип. Чип». Поэтому – чипер.

Больше всего аппарат профессора Камински был похож на кликер, с помощью которого стюардессы «Пан Ам» считают пассажиров, поднимающихся на борт: «Щелк! – Добро пожаловать! – Щелк! – Здравствуйте, мэм! – Щелк!». Профессор давал своим изобретениям названия по звукам, которые они издавали при работе. В основном его «бубухеры» или, скажем, «тарарахторы» никому кроме него не были нужны. Но однажды Камински собрал «груффер», который изумленное научное сообщество окрестило «бифуркационным дизъюктором». Камински продал патент правительству США, на вырученные деньги купил противоядерный бункер и десять акров земли вокруг него.

Под землей профессор организовал лабораторию и дом. Питался он продуктами из стратегического запаса – в бункере обнаружились полторы тонны консервированной ветчины, три контейнера томатного супа и центнер армейских сухарей. В тишине и мраке он приступил к самому важному своему проекту, сути которого никто не знал – Джон Камински не подпускал к своему бункеру никого, кроме почтальона и молочника, оставляющих почту и молоко в специальном ящике на хорошо просматриваемой бетонной площадке.

Липучка и Джон Камински были совершенно разными людьми. Липучка едва дождался окончания средней школы. Камински блестяще закончил Вроцлавский университет, а потом, после переезда в Америку, Массачусетский технологический. Липучка любил легких женщин и легкие деньги. Камински любил физику и холодный томатный суп. Липучка зарабатывал на жизнь шантажом, жареными фактами и грязными сплетнями, оформленными в газетные статейки. Камински жил патентами на свои изобретения. Липучка был толст и волосат, как павиан. Камински был тощ и оплешивел в двадцать лет. Профессор Джон Камински не подпустил бы Липучку Боба Фарнела на выстрел из дробовика, не напиши Липучка десять лет назад огромную статью в желтую газетенку «Утренняя звезда». Статья называлась: «Карибский кризис. Чудовищный провал Кеннеди и Макнамары». Профессор прочел статью и пригласил Липучку в гости.