Руны и зеркала - [12]

Его не раздражало, если первокурсник или аспирант, прибывший в Блу-Маунтин по ротации, таращились на него, как фермер с Берега Новой Надежды на голографику в небе. Не раздражали фотовспышки в поднятых руках – сбоку, за спиной, иногда и анфас. Надо понимать детей: таких, как он, на Фебе всего шестеро, и на самой Земле едва ли полтора десятка. Они знают, и им любопытно, это же хорошо, верно?

Водить ему врачи позволяли, но сегодня он доверился автопилоту. За окном машины проплывали идиллические виды кампуса: зеленые газоны, золотые, алые, пурпурные купы деревьев, кирпичные корпуса. Торопливые утренние пешеходы, их обгоняет молокосос в роликовых ботинках, по выделенным полосам бесшумно, брошенными камешками на льду, скользят синие электрокары. Сэр Ханс пролистывал очередные результаты анализов со скептически-презрительной миной: как студент результаты экзаменов, обидно низкие, но с другой стороны, и не очень-то хотелось. Онкомаркеры, кардиомаркеры, р16 и прочие. Почки и печень, как всегда недовольные медикаментозной нагрузкой, – нудный мелкий ежедневный чек-ап, нескончаемый ремонт здания, которое давно пора сносить к чертовой матери, освобождать место новому. Выращенные экстракорпорально печень и почки были сравнительно молодыми – двенадцать и десять лет? нет, десять и восемь, всего-то – но прозябание в этом теле им явно не нравилось.

Практическая геронтология – жестокая наука. Особенно ее передний край. Бесконечная позиционная война: человек и природа, живое и неживое, не поймешь, кто на чьей стороне. Ножи и лазеры тут не армейские, но восьмидесятилетним новобранцам быстро все объясняют про дисциплину и боль. А стодвадцатилетний ветеран сам всякого обучит. О разновидностях боли и медицинских унижений мы знаем… нет, не будем говорить «всё», дабы не искушать судьбу. Есть еще, например, полная замена кишечника.

– Доброе утро, Аса, дорогая.

– Доброе утро, сэр Ханс. – Сегодня в преддверии Очень Большого Компьютера сидела славная женщина. Она улыбалась так, будто действительно была рада ему. Редкость. Обычно сквозь уважительную гримасу просвечивает отвращение, тень страха: вдруг возьмет да помрет прямо сию секунду, именно у меня на руках? Или начнет бредить и заговариваться, так что будет жутко и неловко?

Аса протянула ему декодер, он привычно коснулся контакта тыльной стороной кисти, где был чип. Вид собственной руки рядом с розовыми Асиными пальцами заставил поморщиться.

– Свободны четвертый и пятый терминалы. Ваше время через десять минут.

Постукивая тростью, он прошел в святая святых. Некоторые что угодно бы отдали, чтобы вот так запросто ходить сюда по три раза в неделю. Прежнего душевного подъема не было – к хорошему быстро привыкаешь. И все же, надо признать, это самый радостный час.

Пока расположился, пристроил трость в углу, раскрыл свой комм, нашел нужные файлы, прошло пять минут. Еще успею проверить имплант.

Сэр Ханс достал из бювара «зарядник для головы», привычно вытянул шнур, ощупью подсоединил к разъему. Датчики показали норму: чертова штуковина пока не заржавела и не проголодалась, можно с чистой совестью отложить подпитку до вечера или вообще до завтра. А тут и высветилась приглашающая заставка, можно начинать.

Итак, Ира Штайн, 12 полных лет, родилась на Южном берегу. Геном, транскриптомы, протеомы, наложенные на дневник состояний – полный индивидуальный профиль, результаты осмотра, анамнез. Дистрофия сетчатки, предположительно наследственная. Ответ на лекарственную терапию – некоторое замедление процесса, ответ на генную терапию нулевой. Ну естественно, генная терапия виновата. А совсем не тот факт, что девочка не попадает ни в одну из четырех широко распространенных групп, а также ни в одну из тех двадцати изученных ранее, что реагируют нетипично. Особенная у нас барышня. Как и мы все, как каждый из землян и фебиан.

Ну конечно. Нашли мутации – получили повод назначить генную терапию, потом поудивлялись, отчего это она неэффективна, а потом с еще большим удивлением констатировали, что мутации в серпиновом гене у барышни, хоть не синонимичные, не влияют на структуру. Как же мало проку в самой продвинутой технике и самых гениальных программах, когда ими управляет носорог. И даже не так: чем умнее компьютерные программы, занятые интерпретациями, тем ленивее и глупее оператор. Хочешь получить умный ответ – спрашивай умно.

Серпины тут ни при чем. И мембранные белки всем бы такие. А вот факторы транскрипции при этих белках… да, их у нас много, но, интересно, кто-нибудь там обратил внимание, что девочка – аллергик? По-хорошему, ничто не заменит осмотра в офлайне, но даже на видеороликах заметна краснота в углах рта и между пальцами. Для кого, хотел бы я знать, эти ролики подшивают к остальным документам? Сколько драгоценного времени бы сэкономила элементарная внимательность, если бы кое-кому отключить этот снобизм, «а зачем нужен осмотр пациента, когда получены все омы»… Вот я, например, крепко подозреваю, какая именно мутация вызвала эту пакость. И сейчас мне машина поищет, что будет, если скорректировать именно ее.