Руль истории - [29]

Началось все с благих идей самого Конфуция — рафинированного моралиста, озабоченного отнюдь не экономикой, а проблемами политической стабильности и верности управленческого аппарата правителю. Но, создавая убедительный и жизнеспособный образ «совершенного мужа» (цзюньцзы), то есть верного сподвижника и исполнителя, да попросту говоря — очень хорошего человека, на которого всегда и в любом деле можно положиться, великий Учитель Китая просто не мог не сделать попытки обрисовать его духовный мир в целом; и поразительным образом этот мир оказался как нельзя лучше отвечающим потребностям государственного сектора экономики.

«…Совершенный муж ест не для того, чтобы насытиться, и живет не для того, чтобы обрести покой»[5].

«…Совершенный муж осознает свой долг, тогда как низкий человек понимает только свою выгоду»[6].

Конфуцианцы, полагая, что служить своей стране и своему правителю есть главный долг совершенного мужа, уповали на то, что состоящий в массе своей из цзюньцзы государственный аппарат окажется максимально эффективен в принесении добра народу. В крайнем же случае, если статистическое доминирование цзюньцзы в управлении обеспечить не удастся — высокопоставленные совершенные мужи сумеют наставить на путь добра и принесения народу пользы самого правителя.

Один из величайших последователей Конфуция, Мэн-цзы, живший двумя веками позже Учителя, дал множество примеров таких наставлений. Судя по некоторым его высказываниям, именно благодаря правителю в народном хозяйстве того времени происходили все благие события: сев и жатва, сбор хвороста и устроение запруд, рыбная ловля и шелкоткачество. Но так это и мыслилось тогда. Организация коллективного хозяйствования изначально была главной обязанностью власти; во времена оны именно эта задача и породила самое власть — и с тех пор она, эта власть, обречена была нести эту главную свою ношу.

Ну, например:

«Мэн-цзы ответил [правителю]: „…Не нарушайте сроков полевых работ, и хлеба у вас будет не под силу съесть. Не закидывайте густых сетей в пруды и водоемы, тогда рыб и черепах тоже не под силу будет съесть. Ходите в лес с топорами и секирами в надлежащее время, и древесины у вас будет не под силу извести… Все усадьбы… засадите тутовыми деревьями. В выгонах для разведения кур, поросят, собак и свиней не упускайте положенного времени для их размножения. С уважением отнеситесь к обучению в школах для младших и старших, распространяйте в них понимание смысла почитания родителей и братской любви…“»[7]

Словом, почти что по известному лозунгу на кумаче: высшая цель цзюньцзы — благо народа.

И это при том, что конфуцианские теоретики не витали в облаках и прекрасно отдавали себе отчет в том, что на самом деле есть люди.

Во всяком случае, еще со времен Сюнь-цзы — другого великого последователя Учителя Куна — для конфуцианства не было секретом, насколько ничтожен и своекорыстен двуногий прямоходящий. Сюнь-цзы отмечал спокойно и смиренно: «Стремление к наживе и алчность — это врожденные свойства человека!»[8]

Но всякий поступок, совершаемый государственным служащим в собственных интересах, нарушал функционирование государственного сектора экономики, как песчинка нарушает правильное, монотонное движение валов и поршней локомотива. Если песчинка одинока — сталь ее перемелет и не заметит, но если песчинки посыплются одна за другой, механизм со скрипом и скрежетом, перетираясь и разваливаясь, погибнет — раньше или позже, но наверняка.

Вся государственная экономика не может находиться в руках «совершенных мужей».

Но конфуцианский, то есть управляемый более или менее совершенными мужами сектор ее должен быть по крайней мере достаточно велик, чтобы обеспечивать существование страны.

Идеалом отношений правителя и его приближенных была для Конфуция патриархальная семья. Именно она казалась наилучшей моделью для воспитания преданности младшего старшему, этичной исполнительности, ограниченной совестью инициативности.

Но, возможно, Ханьская династия не ухватилась бы так за учение Кун-цзы, если бы оно — в сущности, почти непроизвольно, попутно к своим основным культурным задачам, — не предлагало весьма действенный, быть может, самый действенный из возможных рецепт обуздания чиновничьего своекорыстия. Не исключено, что для государства-комбината, государства-агрокомплекса в этом-то и оказалась главная ценность великого гуманистического учения. Именно когда страна после долгой раздробленности и междоусобиц оказалась устойчиво объединена, когда заработала наконец единая мощная экономика, доктрина Конфуция, после двух-трех веков почти маргинального существования и даже прямых гонений, вдруг обрела тот статус, который впоследствии помог ей определить лик великой страны навсегда.

Еще в древнем «Каноне сыновней почтительности» («Сяо цзин») утверждалось: «Служа отцу, можно служить государю, служа старшему брату, можно служить командиру и начальнику».[9] Все отношения в стране должны были моделироваться по отношениям в семье.

А раз так, то и отношения материальные — тоже.

Ведь единственной ячейкой общества, в которой от ее членов, взаимодействующих друг с другом, можно хоть с какой-то степенью надежности ожидать действительного бескорыстия, является семья. Важнейшим свойством семейного долга является то, что любым мало-мальски порядочным человеком он выполняется практически инстинктивно, вне расчета на награду, на оплату, на барыш. Просто потому, что иначе поступать недостойно и подло. Не по-людски.