Руководство для одиноких сердец - [18]

— Наверно, это было платье моей старшей сестры. Я постоянно донашивала чью-то одежду. — Линди поерзала в кресле и выразительно закатила глаза.

А, конечно, теперь я вспомнила. У нее же была старшая сестра. Я невольно почувствовала болезненный укол ревности. Потому что у меня младших сестер не было.

— Эллен Уолш, — сказала она. — Помнишь ее? Она училась, наверно, на один класс старше тебя. Мои родители удочерили сначала ее, потом меня и, видимо, только после этого узнали о сексе, потому что в следующие четыре года у них родились четверо собственных детей, все мальчики. Затем, полагаю, они выяснили, как прекратить этот поток, потому что к тому времени дети уже заполонили весь дом.

Я засмеялась, а Линди именно этого и ожидала. Прежде чем продолжить, она даже сделала небольшую паузу. Так что она была красивой, веселой и ироничной. Я полюбила ее.

— Конечно, — подтвердила я. — Кто же не помнит мальчиков Уолш?

— Хулиганье, — произнесла она с несомненной гордостью. — Удивительно, что мы друг друга не поубивали. Мы были еще той семейкой — куча детей, которые вечно орут друг на друга, играют в баскетбол или возятся в грязи во дворе. В доме постоянный тарарам.

Я старалась выражать сочувствие, но на самом деле всегда завидовала семейству Уолш, жившему в Хай-Медоу, куда моя мама не отпускала меня играть: хватит того, что миссис Уолш нужно присматривать за своей оравой, говорила она. Мама опасалась, что меня там обидят. Ходили слухи, и, возможно, небезосновательные, что соседских девочек били бейсбольными битами. Интересно, знала ли мама, что там живет моя родная сестра?

Линди продолжала рассказывать:

— Дома у нас творилось полное безумие. Это все равно что расти в цирке.

— Я помню твой дом, — сказала я.

Она посмотрела на меня долгим задумчивым взглядом.

— Если честно, не припоминаю, чтобы мы вместе проводили время.

— Да, мама слишком меня опекала. Мои родители удочерили меня уже в немолодом возрасте, и я была единственным чадом в семье. Кажется, мама долго не могла родить, лечилась, но все попытки оказались безуспешными. Так что, взяв меня, они, думаю, каждое утро обалдевали оттого, что в доме находится ребенок. Мы жили очень, очень, очень тихо. Я боялась, что испугаю маму с папой, если буду вести себя как обычные дети.

— Как же я тебе завидую, — призналась Линди. — Каждый вечер я молилась о том, чтобы у меня была своя комната, и о возможности хоть однажды сходить в туалет и не услышать, как кто-нибудь колотит в дверь. У тебя наверняка была своя спальня, и своя розовая ванная, и свой телевизор. И пожалуйста, не говори, что возле твоей кровати стоял розовый телефончик. Лучше соври, что его не было.

— Нет, комната с ванной у меня была, но болтать по телефону мне приходилось на кухне, чтобы родители могли слышать, о чем я говорю.

Она взглянула на меня с проблеском интереса.

— Моя мама тоже хотела знать, кому и зачем я звоню. Она из тех женщин, что любят все контролировать. Теперь мы выросли, но она по-прежнему вмешивается в наши дела. Хотя, вообще-то, я несправедлива. Мама добрая и замечательная, и я очень благодарна ей за то, что она сидит с детьми, чтобы я могла работать…

— Так у тебя есть дети! Я как раз хотела спросить.

— Да. Трое.

— Трое? С ума сойти! Расскажи мне о них, пожалуйста, — попросила я.

— О, они такие проказники. — В ее взгляде я увидела нежность и притворную досаду, такие же, как и у других молодых матерей. Жалобы не всерьез. Обычно я терпеть этого не могу, но Линди была моей сестрой, и я проявила снисходительность.

— У тебя есть фотографии?

Она начала листать на экране телефона фотографии и называть мне имена, а я пыталась запомнить мелькавшие передо мной лица. У нее был статный муж Джефф — строитель с рельефными мышцами и добрыми глазами, прищуренными от солнца, — и три очаровательных светловолосых ребенка. На фотографиях Линди танцевала с Джеффом, прижавшись щека к щеке; дети зимой катались на санках; семья наряжала рождественскую елку в огромной гостиной, которой позавидовала бы Марта Стюарт.[3] Еще были снимки всей семьи на террасе у дома с бассейном на заднем плане — Линди несет подносы с едой, статный муж стоит у гриля, дети резвятся в воде. Малыши у Линди были такие восхитительные, что у меня зашлось сердце, — пятилетняя Хлоя с копной золотистых кудряшек и ротиком в форме розового бутона и двухлетние близнецы Дэйви и Рэззи, пухленькие и умилительные, с шаловливыми круглыми личиками. Мои племянники и племянница. Родственники. У меня есть родные! Да еще двойняшки! В моей семье есть двойняшки! Ну и дела!

Затем шли фотографии Линди с несметным множеством друзей — все нарядно одеты, в руках бокалы с вином, группа людей держит гигантский чек, демонстрирующий пожертвования на общественные нужды. Сияющая Линди принимает участие в важных городских мероприятиях. Сразу видно, что все ее любят.

Она захлопнула телефон, хотя мне хотелось увидеть фотографии, запечатлевшие более ранние этапы ее жизни: новорожденных детей, свадьбу, Линди — школьницу в старших классах, потом в начальных, плачущую девочку возле забора. Мне хотелось вернуть время вспять и начать все заново, и на этот раз я бы обязательно взяла ее за руку и сказала, что я ее сестра, а не просто отвела к монахине, чтобы поскорее вернуться к играм. Я желала узнать, как Линди выглядела в старшей школе, когда наши пути разошлись, услышать, как она познакомилась с мужем и как протекали ее беременности; я мечтала договориться с ней пойти в какой-нибудь день по магазинам, хотя я это дело ненавижу. А вот она знает толк в шопинге, мы накупили бы себе одежды, а после этого могли бы выпить по бокалу вина где-нибудь в баре. Мы сели бы на высокие стулья за симпатичные высокие столики, которые теперь стоят повсюду, и люди стали бы улыбаться и говорить: «Посмотрите на этих девушек. Сразу видно, что они сестры».