Руина - [3]

Дым, подымавшийся из казацких люлек, застилал весь потолок корчмы какой-то синеватой колеблющейся пеленой.

— Ну, жиде, иди теперь сюда! — закричал один из запорожцев, смуглый, широкоплечий, с пересеченной губой.

Жид вздрогнул, съежился и в два прыжка очутился возле запорожца.

— Что скажешь, ясный пан лыцарь? — произнес он, изображая на своем перепуганном лице самую подобострастную улыбку.

— Скажи нам, кто у вас теперь тут на правом берегу гетманует?

Жид невольно обернулся направо и поспешил ответить:

— Кто? Звестно — его милость ясновельможный гетман Дорошенко.

— А гетман Ханенко?

Жид торопливо закивал украшенной длинными пейсами головой.

— Так, так! И его милость гетман Ханенко!

— А брешешь же ты, собака! — раздался голос с правого стола. — Простыл уже и след его!

Жид вздрогнул и еще торопливее закивал головой.

— Брешу, брешу, ей–богу, брешу! — подхватил он поспешно. — Они что-то посердились немножко и ушли себе в Крым.

— Вернется! — раздалось с левой стороны.

— Ну, а Суховеенко? — продолжал допрашивать запорожец.

— И его милость пан Суховеенко гетман!

— Так что же это у тебя, — что ни поп, то батька? За кого ж ты сам стоишь: за Дорошенка или за Ханенка, а может, еще за Суховеенка?

При этом вопросе жид побледнел, взгляд его метнулся в одну сторону, в другую, фигура съежилась еще больше.

— Ну, что я, что я! — заговорил он торопливо и подобострастно. — Что могу я знать, бедный жидок? Я все равно, что самая маленькая травка: куда ветер веет, туда и она гнется.

— Го–го! — рассмеялся запорожец. — Значит: «Цыгане, цыгане, какой ты веры?» — «А якой тоби, пане, треба?»

— Ой, вей, ясновельможный пане! На чьем возе едешь, того и писню спивай!

— Видно, все у вас тут такой думки? — заметил громко запорожец.

— Хе! Бабий! Забыли свою вольную волю! Попыхачами стали! — подхватили его товарищи.

— Не волю, а сваволю, — отозвался седой казак с правого стола.

— Не вмер Данило, болячка вдавыла! — воскликнул с хохотом запорожец. — Гей, жиде, тащи вина сюда! Выпьем, панове, за здоровье наших городовых казаков, чтобы им ярма шеи не мулили.

Обрадованный прекращением щекотливого разговора, жид бросился со всех ног исполнять приказание запорожца и наткнулся на нищего, стоявшего у дверей.

— Пс! пс! Герш ду! — зашептал он, бросаясь к нему. — Чего пришел? Ты не видишь разве, что вельможное панство гуляет? Ну, ну, иди себе!

С этими словами он ухватил нищего за плечи и хотел было вытолкнуть его из корчмы, но нищий не думал уходить.

— На Бога, на Матерь Пресвятую, дозвольте хоть согреться несчастному… Второй уже день и риски во рту не было, — застонал он самым жалобным тоном, низко кланяясь и протягивая свою рваную шапку.

— Ну, ну, годи! Ступай себе, откуда пришел! — продолжал его выпихивать жид; но причитания нищего услыхали казаки.

— Оставь его, чего толкаешь доброго христианина! — заметил жиду седой сотник, сидевший за правым столом. — Иди сюда, старче Божий, на, выпей келех меду!

Нищий подошел к столу и, охвативши дрожащими руками оловянную кружку, жадно прижался к ней губами.

— Куда идешь?

— Ох, хотел было к Чигирину добиться, а теперь и не разберу, куда попал.

— На верный шлях, это самая к Чигирину дорога. А откуда сам?

— Издалека. — Нищий поставил на стол кружку, отер губы полой и низко поклонился казаку. — Дай тебе, Боже, здоровья, ясный пане, измучился совсем, с ног сбился все по пущам да по яругам.

Казак полез в кешеню и, доставши оттуда серебряную монету; бросил ее в шапку нищему. Нищий поспешно спрятал за пазуху полученную монету и кинулся целовать руку щедрому казаку.

II

— Помяни, Господи, родителей твоих милосердных, пошли тебе, Матерь Пресвятая, и счастья, и многолетия, и деточек, — низко кланяясь сотнику, заговорил нищий.

— Ну, за это добро не подякую, старче, — улыбнулся сотник, — не те теперь часы.

— Отчего же? Теперь как раз гетману Дорошенко казаки надобны, — заметил насмешливо богато одетый казак с левой стороны.

— Хватит с него казаков, чтобы всех закутных гетманишек в Крым позагонять, — бросил небрежно седой сотник и, повернувшись к нищему, продолжал расспрашивать: — А ты чего, старче, в Чигирин идешь?

— И сам не знаю… И собаке одной здыхать не хочется, на людях все как-то легче, руина кругом, народ бежит отовсюду… Ох, ох! — нищий жалобно заплакал.

— Так, так, стараются братья, — произнес как-то особенно значительно сотник, — наводят татар да руйнуют родную землю.

— Э–эх, вижу я, что у тебя порожняя шапка, диду! — заметил, оскаливши зубы, запорожец с рассеченной губой. — И чего тебе на руину нарекать? Теперь есть у вас такая оборона, что ну!

Нищий с изумлением взглянул на запорожца.

— Ха–ха! Смотрите, дывится, словно теля на новые ворота.

— Да разве ты не знаешь, что гетман вас всех турецкому султану отдал?

— Ох, Боже наш, ой, Господи! И не грех тебе, пане, смеяться над бедным стариком! Да ведь такого бы греха и Господь бы не потерпел! — воскликнул в ужасе нищий.

— Верно, верно, говорю тебе! Иди в Цареград, там теперь есть у вас родный батько, султан турецкий, он вас всех, как своих родных басурман, под крыло свое примет.

— Может, твой там батько, а то и матка остались, — огрызнулся седой сотник, — а наш батько всегда был и будет славный гетман Петр Дорошенко.