Руфь - [27]

— Она приехала! — прошептала миссис Морган взволнованно, забыв, что Руфь и не знала о письме доктора к миссис Беллингам.

— Кто приехал? — спросила Руфь, и у нее мелькнула мысль о миссис Мейсон.

Но какой же ужас испытала Руфь, когда услышала, что приехала мать мистера Беллингама — та леди, о которой он всегда отзывался в том духе, что ее мнение превыше всего.

— Как же мне быть? Рассердится она на меня? — спросила Руфь, чувствуя, что к ней возвращается детская робость и что даже миссис Морган могла бы некоторым образом служить ей защитой от миссис Беллингам.

Но миссис Морган и сама была не совсем спокойна. Ее мучило чувство вины, ведь она покровительствовала связи сына столь важной леди с Руфью. Миссис Морган вполне одобрила желание Руфи держаться как можно дальше от миссис Беллингам. Бедная девушка не чувствовала себя виноватой, но она уже прежде составила мнение о строгости этой леди. Миссис Беллингам проследовала в номер сына с таким видом, как будто и не подозревала, что эту комнату минуту назад покинула бедная девушка, а Руфь удалилась в один из незанятых номеров. Оставшись там одна, она вдруг потеряла все свое самообладание и разразилась потоком горьких, жгучих слез. Она так утомилась от бессонных ночей и рыданий, что легла на постель и тут же заснула.

Прошел день. Руфь все спала, и никто не вспоминал о ней. Она проснулась поздно вечером и испугалась, что проспала так долго: ей все еще казалось, что на ней лежит какая-то обязанность. В комнате стемнело, но Руфь дождалась ночи и тогда уже прошла в гостиную миссис Морган.

— Можно войти? — спросила она.

Дженни Морган разбирала иероглифы, которые называла своими счетами. Она ответила довольно грубо, но войти все-таки позволила.

Руфь была благодарна и за это.

— Скажите мне, пожалуйста, что с мистером Беллингамом? Как вы думаете, можно ли мне опять пойти к нему?

— Нет, никак нельзя. Туда не пускают даже Нест, которая все эти дни убирала его комнату. Миссис Беллингам привезла собственную горничную и сиделку, а также лакея мистера Беллингама — в общем, целую ораву слуг, а чемоданам ее и счету нет. С почтой ждут даже кровати с водяными матрасами. Завтра утром сюда приедет доктор из Лондона, как будто наши пуховые перины и мистер Джонс уже никуда не годятся. Она решительно никого не впускает в комнату, так что даже не думайте идти туда.

Руфь вздохнула.

— А как он? — спросила она после минутного молчания.

— Не знаю, ведь меня не пускали. Мистер Джонс говорил, что сегодня в болезни наступил перелом. Но ведь, кажется, четвертый день, как мистер Беллингам болен, а где это слыхано, чтобы кризис наступал по четным дням? Всегда на третий, или на пятый, или на седьмой. Вы уж мне поверьте, до завтрашней ночи кризиса не будет. И значит, заслугу излечения припишут их важному лондонскому доктору, а честного мистера Джонса побоку. Хотя мне-то самой не кажется, что он выздоровеет. Джелерт недаром воет. Господи, что с ней такое?! Боже мой! Милая, не вздумайте, пожалуйста, упасть тут в обморок! Еще не хватало, чтобы вы заболели и остались у меня на руках!

Резкий голос миссис Морган вернул Руфь из полубесчувственного состояния, в которое ее привели последние слова. Она села, но не могла говорить. Комната кружилась у нее перед глазами. Ее бледность и слабость тронули наконец сердце трактирщицы.

— Вам, верно, не подавали чаю? Эти девушки, право, такие беспечные.

Она сильно дернула за звонок и, не дождавшись прихода служанки, сама вышла за дверь и громко отдала приказание по-валлийски Нест и Гвен — своим добродушным неряшливым служанкам.

Те вскоре принесли чай, и Руфь почувствовала себя лучше. Ей сделалось даже уютно — насколько можно было назвать уютной эту грубоватую, хотя и гостеприимную обстановку. Еды было вдоволь, и даже слишком много, так что при ее виде аппетит скорее исчезал, чем появлялся. Но сердечность, с которой добродушные краснощекие служанки уговаривали Руфь поесть, и ворчание миссис Морган на то, что Руфь не прикоснулась к поджаренным гренкам (при этом сама хозяйка втайне жалела, что на эти гренки потратили столько масла), были полезнее чая. К Руфи вернулась надежда, и она стала ждать завтрашнего дня, когда надежда смогла бы превратиться в уверенность. Напрасно ей предлагали лечь спать в той комнате, где она провела целый день. Она не отвечала ни слова и не легла спать в эту страшную ночь, когда решался вопрос жизни или смерти.

Руфь просидела в своей комнате до вечера, ожидая, когда в доме все стихнет. Она слышала, как кто-то быстрыми шагами входил и выходил из комнаты, где лежал больной и куда она не смела входить. До нее доносились повелительные голоса, шепотом требовавшие то того, то другого. Наконец все смолкло.

Когда ей показалось, что все крепко спят, кроме сиделок, Руфь тихонько пробралась в галерею. На противоположной стороне галереи находилось два окна, проделанные в толстой каменной стене, и на них стояла и тянулась к свету высокая разросшаяся герань. Окно возле двери мистера Беллингама было открыто. Легкий порыв теплого ночного воздуха слегка прошелестел листьями, и все смолкло. Летней ночью свет не исчезает совсем, а становится только несколько темнее, и предметы, сохраняя форму и объем, теряют цвет. Мягкий серый луч падал на противоположную стену, и темные тени придавали растениям необычные очертания.