Руфь - [149]

Руфь побледнела при этом воспоминании.

— Вот, посмотрите, как миссис Денбай побледнела при одной мысли об этом. А все-таки, уверяю вас, именно она одна подошла к нему и отняла кусок стекла, который он выломал из окна, чтобы перерезать им горло себе или кому-нибудь другому. Хотел бы я, чтобы у нас было побольше таких храбрецов, как она!

— Я думал, паника уже прошла! — заметил мистер Бенсон.

— Да, в целом тревога значительно ослабела, но то и дело попадаются еще все такие же глупцы. Да вот, прямо от вас я отправляюсь к нашему бесценному представителю, мистеру Донну…

— К мистеру Донну? — повторила Руфь.

— Да, к мистеру Донну. Он лежит больной в королевской гостинице. Приехал на прошлой неделе собирать голоса, но до того испугался слухов об эпидемии, что не смог приняться за дело и, несмотря на все предосторожности, все-таки подхватил болезнь. Посмотрели бы вы, до чего все перепуганы в гостинице: хозяин, хозяйка, лакеи, вся прислуга. Никто и подступиться к нему не смеет, и только его лакей — парень, которого он, говорят, спас в детстве, когда тот тонул, — кое-как присматривает за мистером Донном. Надо мне найти ему где-нибудь порядочную сиделку, хоть я и стою за Крэнуорта. Эх, мистер Бенсон, вы и не знаете, каким искушениям подвергается иногда наш брат медик. Подумайте, если бы я дал вашему представителю умереть — что весьма вероятно, если не найти сиделки, — то как славно мистер Крэнуорт пошел бы в гору! А куда это ушла миссис Денбай? Надеюсь, я не испугал ее, напомнив о Гекторе О’Брайене и о той страшной ночи? Она повела себя тогда как героиня, уверяю вас!

Когда мистер Бенсон провожал мистера Дэвиса, Руфь отворила дверь кабинета и тихо попросила:

— Мистер Бенсон, позвольте мне поговорить с мистером Дэвисом наедине.

Мистер Бенсон согласился: он решил, что Руфь хочет поподробнее расспросить его относительно Леонарда. Но когда мистер Дэвис вошел в комнату, его поразила бледность и выражение твердой решимости на лице миссис Денбай. Он помолчал в ожидании, что она заговорит первая.

— Мистер Дэвис, я должна позаботиться о мистере Беллингаме, — наконец проговорила она, сжимая руки, между тем как все тело ее оставалось напряженно неподвижным.

— О мистере Беллингаме? — удивленно переспросил он.

— Я хотела сказать, о мистере Донне, — поспешно поправилась она. — Раньше его фамилия была Беллингам.

— Да, теперь припоминаю: я слышал, что он сменил фамилию и стал называться по какому-то поместью. Но теперь вам и думать нельзя о подобном занятии. Вы не годитесь на это. Вы бледны как смерть.

— Я должна пойти к нему, — повторила она.

— Чепуха! У него хватит средств, чтобы нанять лучших лондонских сиделок, и я сомневаюсь, что его жизнь стоит того, чтобы подвергать опасности чужие жизни, а тем более вашу.

— Мы не имеем права решать, чья жизнь важнее.

— Знаю, что не имеем. Но такова уж наша врачебная привычка. Во всяком случае, вам смешно даже думать о подобных вещах. Прислушайтесь к голосу разума.

— Нет, не могу, не могу! — вскрикнула она, и жгучее страдание послышалось в ее голосе. — Вы должны пустить меня, дорогой мистер Дэвис! — проговорила она мягким, умоляющим голосом.

— Нет! — ответил он, решительно помотав головой. — Этого я не сделаю.

— Послушайте, — сказала она совсем тихо, покраснев, — он отец Леонарда! Ну? Теперь вы меня пустите?

Мистер Дэвис был так поражен ее словами, что в первый момент не мог говорить. Она продолжала:

— Вы ведь никому не расскажете? Пожалуйста, не надо! Никто, даже мистер Бенсон, не знает, кто отец моего сына. Никто не должен знать, это может ему повредить. Так не скажете?

— Нет, не скажу, — ответил доктор. — Но, миссис Денбай, ответьте мне на один вопрос. Я спрашиваю с полным к вам уважением, я хочу, чтобы мы оба понимали, как правильно действовать. Я, конечно, знал, что Леонард незаконнорожденный. Уж так и быть, тайна за тайну: я сам такой же! Вот что вызвало у меня сочувствие к нему и желание его усыновить. Эту часть вашей истории я знал. Но скажите: вам все еще дорог мистер Донн? Отвечайте откровенно: любите ли вы его?

Несколько мгновений Руфь молчала, поникнув головой. Потом подняла ее и светлыми, честными глазами посмотрела ему в лицо.

— Я думала… но я не знаю… не могу сказать… не думаю, чтобы я могла любить его, если б он был здоров и счастлив… Но вы говорите, что он болен, что он один… Как же мне не позаботиться о нем?.. Как же не позаботиться? — повторила она, закрыв лицо руками, и крупные горячие слезы закапали сквозь ее пальцы. — Он отец Леонарда, — продолжала она, поднимая глаза на мистера Дэвиса. — Не надо, чтобы он знал… Пусть лучше не знает, что я была рядом с ним. Если его болезнь развивается так же, как у других, то сейчас он должен быть в бреду. И я оставлю его прежде, чем он придет в себя… А теперь разрешите мне… Мне нужно идти.

— Зачем мне не вырвали язык, прежде чем я вам его назвал? Он бы и без вас обошелся, а тут, чего доброго, узнает вас и рассердится.

— Очень может быть, — с тяжелым сердцем откликнулась Руфь.

— Да не просто рассердится! Он, пожалуй, проклинать вас станет за непрошеную заботу о нем. Я слышал, как проклинали мою бедную мать — а она была таким же прекрасным и нежным созданием, как и вы, — за то, что она выказывала нежность, в которой не нуждались. Ну, послушайтесь же старика, наглядевшегося на жизнь до боли в сердце: предоставьте этого изящного джентльмена его участи. Я обещаю вам нанять для него самую лучшую сиделку, какую только можно найти за деньги.