Рудобельская республика - [64]

— Ваша рота занимает левый фланг вдоль железной дороги. Неожиданным ударом взломаем оборону противника и прорвемся в город… — Соловей осекся: командир роты смотрел куда-то в сторону, словно и не слышал его. — Вам ясно? — спросил Соловей.

— Ясно-то ясно, но ваш приказ выполнить не могу.

— Как это так «не могу»?

— А так. Отойдем, Александр Романович, поговорим.

— Вы что, рехнулись? О чем я с вами рассусоливать буду? Какие у нас могут быть разговорчики? Выполняйте приказ!

— Не могу. Солдаты отказываются стрелять в таких же мужиков, как и они. Да и вы, по-моему, крестьянский сын.

— Это что, измена? — гаркнул Соловей.

К ротному подошли и стали вокруг шестеро верзил с пудовыми кулаками.

— Если меня, командир, не хочешь слушать, то они растолкуют, — кивнул на солдат осмелевший ротный, переходя на презрительное «ты».

— Угрожаешь, значит? — спокойно спросил Соловей и, ни на кого не глядя, направился к амбару. Там группками стояли солдаты. Курили и негромко разговаривали, жевали клейкий хлеб, кто-то пришивал пуговицу к мокрой шинели. Комбат заметил, что в роте были в большинстве своем молодые сельские ребята. Таких, известное дело, нетрудно повернуть куда захочешь. Он весело, по-свойски поздоровался с ними, поднялся на пустой ящик и заговорил: — Тут ваш командир сказал, что рота не хочет воевать за советскую власть. Это правда, товарищи? — Все поднялись со своих мест и окружили Соловья, но никто не ответил на его вопрос. — Белые офицеры обманули солдат и подняли мятеж. Они убивают наших братьев — гомельских рабочих и коммунистов, а вы собираетесь помогать убийцам. Чего они хотят? Отнять землю, которую нам дала советская власть, и вновь посадить на нее панов. Вот взгляните! — Соловей вынул из кармашка два листка и поднял над толпой. — Опять царский орел! Это стрекопытовские мандаты. Гляньте! А вы говорите — свои. Кому свои, а кому враги смертные.

— Это ротный так толковал! — послышались голоса из толпы.

— А оно во-о-он как обернулось!

— Брехал нам: Стрекопытов, мол, за мужиков, за крестьянскую власть!

— Продался, гад, буржуям и нас хотел под монастырь подвести!

Над толпой треснул выстрел. Соловей спрыгнул с ящика, левая пола шинели была пробита. Здоровяк солдат сунул кулаком в челюсть ротному, тот грохнулся на землю, вскочил и бросился за амбар. Его схватили.

— Постой, ваше благородие, — пробасил тот самый здоровяк, что свалил его с ног, — что ты теперь запоешь?

Офицера втащили в центр круга. С разбитой физиономией, дрожащий стоял он перед Соловьем.

— Братцы, — заверещал он, — и вы, Александр Романович, пощадите. Нечистый попутал.

— Эти песни мы уже слыхали от стрекопытовских бандюг. А как с ним поступить, решайте сами, товарищи. Командиром у вас будет наш рудобельский хлебороб Анупрей Драпеза. Этого, да и вас, больше «нечистый не попутает». Сейчас же построиться. Предлагаю выбрать трибунал и судить изменника по законам революционного времени.

Бывшему ротному связали руки ремнем. Суд был короткий и справедливый.

Опять повалил густой мокрый снег. Он присыпал тропинку, по которой увели офицера. А через полчаса рота под командой Драпезы залегла у железнодорожной насыпи: Молокович и Соловей решили прорвать вражескую оборону и занять восточную окраину города.

Бобруйский батальон, могилевские курсанты, рогачевские и жлобинские добровольцы поднялись в атаку. Только они вбежали на железнодорожное полотно, как по цепи секанул густой шквал пулеметного огня. Несколько красноармейцев сразу же упали. Задерживаться под таким плотным огнем было равносильно самоубийству, и Соловей приказал отползти за насыпь. Атака захлебнулась, и повторять ее было бессмысленно. Но ждать тоже было нельзя, ведь в городе погибали товарищи.

Соловей решил через небольшой кустарник обойти мятежников с фланга и забросать гранатами. Но пулеметный огонь снова прижал их к земле и вынудил отступить. Тогда Александр Романович решил собрать самых надежных командиров, чекистов и партийцев.

— Лоб у Стрекопытова твердый, и его сразу не прошибешь, — сказал он на этом коротком военном совете, — а губить людей зазря жалко, да и глупо.

— Ты что же предлагаешь? Пятки смазывать? — резко спросил Молокович.

— Бегут только трусы и шкурники, но где силы нехватка, там, братцы, хитрым надо быть и смекалистым. Кто со мной пойдет в город?

Многие смотрели на Соловья и ничего не понимали. Он заметил смятение бойцов и стал растолковывать:

— Надо незамеченными проскользнуть в город, поднять в этом осином гнезде хороший тарарам. Создадим панику, закрутятся бандюги от страха, как вьюны на сковородке, тогда и части наши ударят с фронта. А пока что играйте с ними в кошки-мышки — постреливайте время от времени. — Он помолчал и обвел всех усталыми подобревшими глазами. — Ну так кто?

Поднялись Гурский, Шолом Агал, Кроль, Тараевич, Демьян Пархимович — всего двадцать семь человек.

На улице сгущался мрак. Между низкими мохнатыми тучами сиротливо мерцали две-три далеких звезды, в голых ветвях завывал ветер.

Через полчаса все двадцать семь человек собрались возле своего командира и не узнали друг друга: в свитках, подпоясанных веревками, в замызганных кожушках, в драных зипунах, дырявых, облезших треухах, на ногах — лозовые лапти и морщаки.