Рудник. Сибирские хроники - [44]

С волнением слушая эти споры, затаившись в своей комнате и подсматривая иногда в дверную щель, по рябому мельканию которой можно было угадать, что кто-то из спорящих движется по комнате, пытаясь движением утрамбовать до убедительности свои аргументы, она соглашалась то с одним голосом, то с другим, и они, при полузакрытых глазах, вдруг обретали цвета, отчего весь спор начинал напоминать горячий цветной танец. В разговоре с отцом, тихая речь которого, оттенков светлой охры, всегда тяготела к кусающему себя самого интеллигентскому сомнению, слова эрудита-протоиерея, опиравшегося то на латинские, то на французские афоризмы, звучали гораздо убедительнее. Его вспыхивающая алыми, синими, зелёными брызгами безупречная логика явно побеждала.

Часто к отцу и дяде присоединялся ещё и ярко-синий голос учителя Веселовского, который гневно осуждал царизм, глушащий все сибирские золотые ростки своим властным корыстолюбием. И тогда по синему бежали ярко-красные переливы.

– Щапов, а затем Потанин и Ядринцев, сравнивая нынешнюю Сибирь с её возможным потенциальным развитием, полагали её положение бедственным! Мастеровые Алтая были закабалены хуже крепостных крестьян, а ведь алтайские заводы были с 1745 года собственностью кабинета!

Сначала работников привозили с Урала, а потом взяли и просто приписали к заводам часть обычных небогатых городских обывателей, которые тут же потеряли все свои сословные преимущества, из свободных людей став почти что каторжанами! Сам посуди, на рудники отправляли работать заводских детей с 7 лет! Так относится царизм к человеку!

– Но всё-таки, Степан Степанович, вся остальная Сибирь, то есть огромная территория, фактически никогда не знала крепостного права, – гудел дядя Володя, – приписные крестьяне и каторжане – тёмные пятна российской колонизации, однако вся рабская сеть крепостного права до Сибири не доползла!

– Инородцев казаки покупали и продавали, записывая их себе в работники!

– Э, нет, не всё так дурно! Не прав ты, Степан Степанович, такие случаи – единичны, а сейчас инородцы больше прав имеют, чем мы с тобой: через границу передвижение у них свободное без всяких паспортов. Это из уважения к их вековому кочевому образу жизни, рекрутов из них не берут, жёны и дети, их провожая, не рыдают. Это русский солдат – пушечное мясо! Да, конечно, попытки закрепостить своих дворовых, и, между прочим, не только остяков или калмыков, принимались сибирскими первопоселенцами, но – безуспешно! Причём и такие случаи всё-таки были редки. Не прижилось в Сибири крепостничество – дух воли его уничтожил на корню. А работники, которых потом держали сибирские зажиточные казаки и обыватели, всегда могли наняться к другому хозяину или начать жить свободно, занимаясь любым ремеслом. Заводы и рудники Алтая – остров государственной кабалы в океане воли…

– Вот-вот, Владимир, – кивал отец Филарет, – воля – это в Сибири и есть самое ценное, такое же, как богатство её недр. Так и народ здесь говорит: «Царь далеко, а Бог высоко!» Если бы Сибирь вовремя эмансипировалась, давно стала бы второй Америкой.

При делении минусового числа (отцовское неверие) на число правильное (материнская вера) всё равно получается минусовая дробь. Так Юлия оправдывала и своё «неправильное поведение», почему-то упуская из виду, что, не подслушивай она, а выйди к спорящим открыто, выкажи свой интерес, они радостно воспримут это как доказательство общеродовой разумности, проявившейся в дочери и племяннице. Но разве так сильно привлёк бы Юлию спор двух священников и учителя, не будь он как бы запретным?

– Отделять Сибирь нельзя! – возмущался дядя Володя. – Только Сибирью будет сильна впоследствии Россия! Ломоносов был прав!

– Можно дать Сибири почти полную самостоятельность, но в рамках российской государственности, – соглашался отец.

– Ну так-то правильнее! Полное отделение как церковный раскол: его следствие – невинные жертвы и трещина единого русского мира, а главное, изгнание лучших, ведь протопоп Аввакум – это алмаз русской духовной культуры! А вообще-то, Степан Степанович, ты во многом прав: царизм совершил ошибку, превращая богатейшую Сибирь в место ссылки: посадишь ветер, пожнёшь бурю! Помяни моё слово, придёт время – перенесут столицу, как Пётр сделал, за Урал! А то, не ровен час, отхватит Сибирь у нас или Америка, вовремя от Англии эмансипировавшаяся, а того проще – многочисленный Китай, который тут же вспомнит Джунгарию и государство кыргызов!

– Австралия вон как быстро развивается, – пыхтел трубкой Веселовский, – а ведь это страна бывших каторжан. Но тебе, Владимир Иванович, дорога в депутаты – ты кого захочешь в чём угодно убедишь! Недаром слывёшь Златоустом. Проповеди твои, знаю, имеют сильнейшее воздействие, люди плачут, многие исцеляются.

– Об отце Владимире идёт молва как о святом, – вдруг светло-голубой луч. Это голос матери.

В пространстве повисла пауза, отделяя предыдущую часть спора от последующей каким-то мгновенным временным провалом – луч сделал полукруг и исчез в нём.

– Культура Сибири – исключительно культура ссыльных, – подал реплику отец Филарет.