Ручей Поцелуев - [50]

— Как ты можешь такое говорить, Миранда? — Проглотить застрявший в горле комок оказалось не легче, чем пробираться по заросшей конной тропе. — Я ведь всегда был рядом, готовый прийти к тебе на помощь. А ты можешь сказать то же самое о себе?

Ее зеленые глаза под покрасневшими от слез веками вспыхнули.

— И сегодня утром ты был рядом, когда решил в одиночку найти детей? И вчера, когда бросил меня, не пожелав остаться и поговорить?

— Сегодня утром я совершил большую ошибку, но вчера… — Он стиснул поводья и отвернулся, вглядываясь в раскинувшееся перед ними поле, в тропу, ведущую к ручью, — и убеждая себя, что старается отыскать хоть какие-то признаки присутствия детей.

— А вчера — что? — подтолкнула она.

Ее гнев лишь подлил масла в огонь, бушующий внутри его. Он пытался утихомирить чувства, поставить их на место — и терпел поражение.

— Так что же вчера, Броди? Хочешь сказать, что у тебя была достойная причина, чтобы повернуться и уйти от меня в тот самый момент, когда мы наконец получили шанс что-то выяснить? Причем впервые за весь наш брак?

— Да, у меня были причины. — Краска медленно заливала его шею, поднималась к щекам, к скулам.

— И что же это за причины, Броди? — выпалила она, повернув к нему тоже заалевшее лицо.

Его глаза обшаривали горизонт. Губы хранили молчание.

— Отлично, — пробормотала она. — Закройся, как всегда, в своей раковине. Не разжимай губ и не говори ничего, что заставило бы меня поверить, будто ты живой человек и в груди у тебя бьется настоящее сердце.

Он продолжал молчать, всматриваясь в даль и борясь с собственными чувствами, грозившими прорвать его оборону.

— В противном случае, — продолжала Миранда звенящим от эмоций голосом, — я могу вдруг потерять над собой контроль и сказать, как сильно я люблю тебя. Сказать, что я…

Это стало последней каплей. Напряжение достигло предела, и Броди взорвался:

— Что — ты? Никогда меня не бросишь? Лучше молчи, Миранда!

Она сумела выдержать его тяжелый взгляд, но ее подбородок дрогнул, выдавая слабость. Седло под ней заскрипело. Миранда отпустила поводья и ссутулилась, покачиваясь в мерном ритме лошадиного шага.

Впереди, за следующим подъемом, уже струился между илистых берегов Ручей Поцелуев.

— Ты хочешь, чтобы я все выложил о своей любви, о доверии и о своих чувствах из-за того, что у нас не будет детей, — высоко вскинув голову, произнес Броди. — Я бы сказал, такой разговор трудно вести одному.

Миранда хотела было ответить, но он перебил ее:

— Поверь мне, я знаю, насколько это тяжело, Рэнди. — Он обернулся в ту сторону, где уже виднелись берега ручья. — Уж сколько я говорил с людьми, которых теперь рядом со мной нет. Ничего, черт возьми, эти разговоры не изменили.

Его слова не ударили бы так больно, если бы она не знала, что это чистая правда.

— Я… мне так жаль, Броди. Я не могу выразить, как мне жаль… — у нее сорвался голос, — что я тогда так поступила с тобой.

Он лишь пожал плечами.

— Меня всю жизнь бросали — так или иначе, какая разница.

— Но вчера ты меня бросил. Значит, ты должен понимать, что иногда человек просто не видит иного выхода.

Широкие поля шляпы не скрыли от нее его напряженного лица.

— Я ушел вчера, потому что боялся, что в глубине души ты по-прежнему хочешь оставить меня.

Его признание разрывало ей сердце. Слезы закапали с ресниц и потекли по щекам.

— Поэтому я и ушел от тебя первым. А потом понял, что ты останешься — если не ради меня, то ради детей. — Он наклонил голову. — Утром я понял, что мое чертово упрямство может стоить мне всего самого дорогого, что у меня есть в…

— Ну, нет, дружок. — Она опустила руку на бедро и повернулась к нему. — Даже и не пытайся взвалить всю вину за эту неразбериху на себя. В ней есть и моя половина.

Уголок его рта дрогнул в кривой улыбке. Пусть не в самой радостной, но все же он больше не выглядел приговоренным к смерти.

— Иными словами, ты думаешь, Рэнди, что мы все же сумеем все исправить?

— Только вместе, — со слабой улыбкой подчеркнула она.

— В таком случае… Как тебе такое начало? Я был чертовым идиотом, когда считал, что могу все сделать в одиночку. И я прошу прощения за то, что отстранял тебя от всех проблем. И если я еще когда-нибудь попытаюсь так поступить — обещай, что ты накинешь лассо мне на шею и не отпустишь, пока мы не обсудим все проблемы и не найдем выхода.

— По рукам, — пробормотала она. — Ты можешь простить меня за то, что в первый раз мне это не пришло в голову?

— Могу. Уже простил. — Он протянул ей руку.

Она приняла ее с радостью.

— Но я не могу обещать, что стану совершенством. Или что, например, не буду дергаться и переживать, пока все не уладится с усыновлением.

— От живого человека никто и не стал бы требовать полного спокойствия, — ответила она, готовая взорваться от радости. Она чувствовала себя обновленной, счастливой и способной вынести все на свете.

Лошади остановились. Она еще на миг задержала взгляд на его лице, пока он не поднял руку и не указал ей на поросший травой берег Ручья.

Там, на ковбойском покрывале, тесно прижавшись друг к другу, спали трое золотоволосых малышей.

Вот когда улыбка Броди засияла в полную силу.