Ручей Поцелуев - [31]

Когда он прошел мимо ее кресла, она не стала провожать его взглядом.

— Я тебя слушаю, — откинув за плечо прядь густо-каштановых волос и глядя прямо перед собой, сказала она.

— Я думал о том, Рэнди… — он стал у нее за спиной, — что мне, видимо, нужно взглянуть на нашу ситуацию по-новому.

По ее телу пробежала чувственная волна. Безо всяких усилий, сама того не желая, она заставляла вскипать и его кровь.

— Рэнди… — Броди с трудом прокашлялся, чтобы избавиться от хрипотцы сдерживаемого желания. — Я… сначала я хочу тебе сказать, как много значили для меня эти две недели. Мне действительно стало легче дышать, потому что я был уверен, что дети с тобой в безопасности и что вечером, по возвращении домой, я найду всех вас за обеденным столом.

Она выпрямилась и обернулась к нему с удивленным, но почти счастливым выражением на лице.

— Боже мой, Броди Сайкс, произнеси эти слова кто-нибудь другой, я бы в лучшем случае приняла их за неуклюжий комплимент. Но из твоих уст? Звучит поистине как прощение за мое бегство.

Скажи же ей, бушевал его внутренний голос. Скажи ей, что простил ее, раз ей хочется услышать именно это, раз ей именно это нужно, чтобы остаться. Здесь есть одна загвоздка, безмолвно возражал Броди, до боли сцепив зубы, чтобы не дать ни единому слову слететь с языка. Он не может сказать Рэнди, что прощает ее, — до тех пор, пока не будет знать наверняка, что она его больше никогда не бросит. А по лицу Рэнди он догадывался, что она не останется, если не услышит от него слов прощения.

Сделать так, чтобы она осталась, — вот что сейчас самое главное. Пусть он не может дать на ее вопрос тот ответ, о котором она мечтает, но он может сказать ей другие слова, которые подтолкнут ее в нужном для него направлении.

Он резко шагнул в сторону, к картонной коробке у стола.

— Я рад, что ты пришла именно сейчас, так как собирался показать тебе вот это.

Ее разочарование отразилось скорее в неловком повороте головы, чем в тоне или в выражении лица.

— Коробку?

— Не коробку, а то, что в ней.

Щеки ее вспыхнули. Глаза расширились, всматриваясь в груду книг. Наконец она подняла голову к Броди:

— Что это?

— Прошлое, — тихо отозвался он. — Наше прошлое.

— Я… я не понимаю. — В ее зеленых глазах что-то промелькнуло, что-то похожее на боль или панику.

— Я хочу их уничтожить, — сказал он, словно это все объясняло. — Теперь понятно? — (Она медленно покачала головой.) — Рэнди, ты убежала по моей вине. Вот я и решил, уничтожив эти книги, показать тебе, что больше никогда в жизни не допущу ничего подобного. Ты сможешь остаться с нами… со мной.

— И все?

— Да-а, — протянул он, как бы спрашивая, чего же еще она ждет от него.

— Я не верю. — Сжатые в кулак пальцы легли на спинку кресла.

— Что? — Он распрямил плечи, и длинные волосы скрыли застывшую от напряжения шею.

— Да ты послушай себя! — Она всплеснула руками и подняла к нему лицо, и Броди вдруг сообразил, что румянец на ее щеках был вызван не чем иным, как гневом. — Ты решил. Ты уничтожишь книги.

— Но я думал…

Она отошла от кресла и ткнула пальцем в грудь Броди.

— Ты думал, что ты можешь все уладить, стоит тебе только захотеть и поступить так, как ты считаешь нужным.

— И что в этом плохого?

— А то, что твои решения, твоя опека — это одно дело. А вот наши совместные решения — совсем другое. Данный жест… — она махнула рукой в сторону коробки с книгами, — означает, что ты собираешься одним махом решить наши проблемы. И это еще один пример самой главной проблемы в наших отношениях.

Невыносимая тяжесть камнем сдавила его грудь. Губы горели от готовых сорваться обвинений. Ему ли не знать, где кроется истинная причина их проблем! Но он сдержался.

— Ты буквально заткнул мне рот, Броди, ты отсек меня как личность, решив раз и навсегда, что право принимать решения принадлежит исключительно тебе. Между нами и счастьем стоит вовсе не мое бесплодие, и не оно заставило меня уехать, а опасение, что когда-нибудь ты меня возненавидишь.

— Возненавижу тебя? — Эти слова подействовали на него как запрещенный удар в уличной драке. Он ожидал чего-то в этом роде, но только не таких слов. — Если я не возненавидел тебя за твое бегство, то почему я должен возненавидеть тебя за то, что у тебя не будет детей?

Ее голос чуть не сорвался до крика:

— Потому что уладить это не в твоих силах.

Он ничего не сумел ответить ей — лишь уставился невидящими глазами на коробку, прислушиваясь к гнетущей боли во всем теле.

— Но я никогда не смог бы возненавидеть тебя, Рэнди.

Она уронила голову.

— Мое сердце твердит мне то же самое, Броди, но как я могу поверить, если ты не допускаешь меня в свою душу, в свои мысли?

— Я мог бы измениться, — сорвалось с его губ прежде, чем он успел обдумать последствия такого обещания. Но он не отступил. — Я уже изменился, когда появились дети. Да, конечно, я не из сверхзаботливых отцов, но все же кое-что узнал о душевной близости, о том, как можно отдавать любовь и принимать ее.

— Да, я сама это видела, — прошептала она.

— Но ты не веришь, что я могу еще измениться?

— Я уехала потому, что не верила в это. Думаю… думаю, я все еще здесь потому, что у меня появилась надежда. Возможно, я все-таки ошибалась. — Блеск непролившихся слез смягчил ее взгляд.