Рубин великого ламы - [40]

— Ах, сударыня, как я вам благодарен! — воскликнул Оливье, искренне тронутый. — Вот мистрис Петтибон, которая, я уверен, с удовольствием проведет вас к себе.

— Не сомневайтесь в этом, — сказала американка, выслушав, в чем дело. — Сделайте одолжение, мадам, пройдите в мою каюту!

В ту минуту, когда леди Темпль дописывала последнюю строку, она подняла голову, испуская легкий крик удивления. Оливье Дерош входил в маленький салон в сопровождении леди Дункан и ее дочери; обе были в дорожных костюмах.

— Лучше поздно, чем никогда! — воскликнула леди Темпль; но вдруг она остановилась, видя расстроенные лица пришедших.

— Что случилось? Говорите скорее! — сказала она.

— Мы получили сегодня утром ужасные известия! — начала леди Дункан прерывистым голосом, ее лицо конвульсивно передергивалось от душивших ее рыданий.

— Праведный Боже! Капитан?

— Серьезно болен! — докончила женщина с рыданиями.

— Умирает, может быть, один и далеко от нас! — произнесла Этель таким тоном, что слушатели почувствовали, точно их кольнули ножом в самое сердце.

— Бедные друзья! Бедные друзья! Что же вы намерены делать? — спросила леди Темпль. — Скорее ехать, не правда ли? Но почему же…

Ничего не понимая в поведении обеих дам, она не решилась докончить своего вопроса.

— Этель, объясните, прошу вас, — сказала леди Дункан, в слезах, сдавивших ей горло.

— Мы пришли с просьбой, — сказала Этель, — мы пришли просить места на «Галлии».

— На «Галлии»? — повторили пораженные присутствующие.

— Вот видите, — продолжала Этель тем же отчаянным голосом, — мой отец лежит больной на Цейлоне; нам нужно, по крайней мере, десять дней, чтобы добраться туда обыкновенным путем, — слишком поздно без сомнения. Вчера вечером, мосье, вы говорили, что через сорок часов вы спуститесь в Коломбо. Как вы думаете, можете вы взять нас с собою? Мы постараемся не быть ненужным балластом, — добавила она с усилием улыбнуться; все ее высокомерие, вся сдержанность, вся гордость исчезли при этом тяжелом горе.

— Великий Боже! — воскликнул Оливье, — разве вы можете, надеюсь, в чем-нибудь пожаловаться на меня?.. Все, что я имею к вашим услугам, мисс Дункан, — и «Галлия», и как все остальное…

— Мистер Петтибон, — обратился он к комиссару, отталкивающее лицо которого показалось в дверях, — потрудитесь назначить каюту этим дамам; они отправляются вместе с нами!

— Невозможно! — произнес янки особенно резким тоном. — На судне нет более места даже для мыши!

— Ну, хорошо, вы найдете место. Высадите одного или двух человек из экипажа, если это необходимо!

— Я скорее сам сойду на землю, капитан! — возразил Петтибон, ощетинясь как дикобраз. — Отвечаю я или нет за безопасность аэроплана?

— Вы отвечаете, это понятно! Но я вам объявляю, что мы не уйдем без этих дам, и что мы уходим через три минуты! — произнес Оливье тоном, не допускающим возражений.

Комиссар свирепо ворочал глазами. Очень кстати жена его вывела из затруднения.

— Отошлите мою горничную и выгрузите сундук с провизией! — подсказала она ему.

— Это выход, — сказал он, обрадованный таким неожиданным выходом. — Только вы одна, Мэри-Анна, все умеете устроить… Я сию минуту распоряжусь!

После того, как он уступил, Этель, вся в слезах, бросилась на шею к мистрис Петтибон в порыве благодарности.

Что касается Оливье, то он уже приготовился спускать аэроплан; эти инциденты немного замедлили отход, назначенный ровно на два часа.

Петтибон, свирепо дергая за колокольчик, возвестил не участвующим в путешествии, что пора уходить саэроплана. В несколько минут площадка опустела.

Оливье обошел всю рубку, чтобы убедиться, всели ушли. Затем он вернулся на свой пост капитана, остановился у рупора и произнес громко: «В путь!»

Тотчас же, как только эти слова достигли слуховой трубы, послышался шум с боков чудовища, винты опустились, приходя в действие, и, подобно большим плавникам, ударяли по воздуху. «Галлия» величественно поднялась. С минуту она парила над шумевшей толпой, а потом вдруг повернула к югу и полетела.

ГЛАВА XII. Сверхкомплектный пассажир

Взрыв восклицаний всего народа приветствовал отлет аэроплана. Подъем произошел так легко и быстро, что путешественники, охваченные новыми ощущениями, даже и не думали отвечать на прощальные приветствия, которые поднимались снизу и неслись к ним. Один Оливье Дерош, опершись на корму, махал шляпой, посылая поклоны сотням лиц, устремленных на «Галлию», глаза которых казались блестящими точками. Внизу мелькал уже Лондон, как причудливое видение из черных крыш и дымящихся труб. Крики «ура», ослабленные расстоянием, казались последними выстрелами ракеты, и только отрывками долетали до аэроплана.

Вдруг, среди слабо доносившихся звуков и непрерывного басового гудения шести машин, которые храпели, точно в унисон, заставляя мост аэроплана дрожать, как на каком-нибудь заводе, — вдруг среди этих звуков Оливье был поражен каким-то сдавленным голосом, точно предсмертное храпение… человеческий голос или нет?.. Это, верно, жалобный писк какой-нибудь птицы, раздавленной на лету ужасным кораблем?.. Этот случай показался ему подозрительным. Но вот крик повторился, на этот раз Оливье ясно различил призыв на помощь, и в то же время было ясно: крик шел с наружной сторона аэроплана.