Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики - [9]

Скоро пришло время, когда Республике пришлось продемонстрировать эти качества в истинной борьбе не на жизнь, а на смерть. Войны с Карфагеном стали самыми ужасными в ее истории. Карфаген, город, основанный финикийскими поселенцами на побережье Северной Африки, доминировал на торговых маршрутах западного Средиземноморья и обладал по меньшей мере такими же ресурсами, как и Рим. Будучи в основном морской державой, Карфаген в течение столетий вел войны с греческими городами Сицилии. Появившиеся за Мессинским проливом римляне стали опасным, но новым и интригующим фактором в сицилийском военном уравнении. Населявшие остров греки не устояли перед искушением втравить Республику в свои постоянные конфликты с Карфагеном. Получив подобное приглашение, Республика отказалась играть по правилам. В 264 г. Рим превратил мелкий спор из-за договорных прав в тотальную войну. Невзирая на отсутствие каких-либо мореходных традиций, теряя флот за флотом в штормах или сражениях с противником, римляне выдержали два десятилетия жутких потерь, но заставили наконец Карфаген покориться. Согласно условиям вырванного силой мирного договора карфагенянам пришлось полностью оставить Сицилию. Так, не имея никаких предварительных намерений, Рим оказался владельцем ядра заморской империи. В 227 г. Сицилия стала первой римской провинцией.

Театр военных действий Республики скоро сделался еще шире. Карфаген был только побежден, но не уничтожен. Потеряв Сицилию, он обратил свои имперские амбиции к Испании. Бросив вызов кишевшим в горах племенам воинственных горцев, карфагеняне начали добывать там драгоценные металлы. Приток средств от копей скоро позволил им возобновить военные действия. Лучшие полководцы Карфагена более не пребывали в заблуждении относительно природы врага — Республики. На тотальную войну они ответили тотальной войной, победа в которой становилась возможной лишь после полного уничтожения силы римлян.

И чтобы достичь этой цели, Ганнибал в 218 г. повел карфагенскую армию на Рим из Испании — через Галлию и Альпы.

Продемонстрировав недоступное противникам искусство стратега и тактика, Ганнибал нанес неожиданное поражение трем римским армиям. В третьей из побед, в битве при Каннах, Ганнибал уничтожил восемь легионов, нанеся Республике самое тяжелое за всю ее историю поражение. Согласно всем современным теориям и практикам ведения войны, Риму оставалось только признать свое поражение и победу Ганнибала и попытаться выторговать мир. Однако город проявил наивысшую стойкость перед лицом катастрофы. Естественно, что в такой момент римляне обратились за помощью к прорицаниям Сивиллы. Согласно ее предписаниям, на городской рыночной площади следовало живьем похоронить двоих галлов и двоих греков. Городские чины должным образом последовали совету Сивиллы. Совершив этот варварский поступок, римский народ продемонстрировал, что пойдет на все, чтобы сохранить свободу своего города. Ибо единственной альтернативой свободе — как это бывает всегда, — являлась смерть. В угрюмой сосредоточенности, год за годом, Республика старалась избежать гибели. Были собраны новые армии; Сицилию удалось сохранить; легионы захватили испанские владения Карфагена. Спустя пятнадцать лет после Канн Ганнибал встретился лицом к лицу с новой римской армией, но на сей раз уже на родной ему африканской земле. Он потерпел поражение. У Карфагена более не было людских ресурсов, необходимых для того, чтобы продолжать борьбу, и, выслушав условия победителей, Ганнибал посоветовал соотечественникам принять их. В отличие от Республики после Канн он предпочел не рисковать существованием своего города. Несмотря на это, римляне никогда не забывали, что масштабом своих трудов и амбиций среди всех врагов Республики Ганнибал был наиболее похож на них самих. По прошествии столетий поставленные в его честь изваяния все еще украшали улицы Рима. И уже превратив Карфаген в бессильный обрубок, конфисковав его провинции, флот, прославленных боевых слонов, римляне все еще опасались выздоровления своего соперника. Подобная ненависть являлась высочайшим комплиментом, который они могли высказать в адрес чужого государства. Карфагену не следовало доверять даже в его покорности. Заглянув в собственную душу, римляне приписали обнаруженную в ней безжалостность злейшему своему врагу.

Никогда более не станут они смиряться с существованием силы, способной поставить под угрозу их собственное существование. И чтобы не идти на такой риск, они взяли на себя право наносить превентивный удар сопернику, способному вырасти в грозную силу. Подобных противников было легко — и даже слишком легко — найти. Еще до войны с Ганнибалом для Республики стало привычным посылать специально созданные экспедиционные корпусы на Балканы, где римские преторы не сдерживали себя в притеснениях местных правителей и произвольных изменениях границ. Как охотно подтвердили бы италики, римлянами владела не знающая времени страсть к этой разновидности поднятия тяжестей, отражавшей в себе знакомое нам уже нежелание Республики терпеть любого рода неуважение. Для склонных к предательству и припадкам сварливости греческих государств, однако, это был урок, на усвоение которого потребовалось известное время. Недоумение их было вполне понятным — во время первых столкновений с Римом Республика вела себя совершенно не так, как положено обыкновенной имперской силе. Легионы наносили опустошительный удар с быстротой молнии, грянувшей с ясного неба, а затем с такой же быстротой исчезали. При всей ярости этих кратковременных интервенций, они перемежались продолжительными периодами, когда Рим, казалось, терял всяческий интерес к греческим делам. Даже когда войска Республики вмешивались, их трансадриатические походы представлялись в качестве миротворческих миссий. Целью их, как и прежде, являлись не аннексия территорий, но неукоснительное поддержание престижа Республики, выражавшееся в жестоком наказании любой набравшей силу и осмелевшей местной власти.