Рубежи - [8]

Три самых ярких впечатления остались от тех походов: ночи у костра, сама рыбалка и возвращение домой. Мы раскладывали костер. Редко кто к нам присоединялся. Разве какой одинокий рыбак, которому лень да и не к чему палить отдельный костер. Мы мечтали или переживали заботы взрослых. У Бессонова мечта приземленная.

— Щуку бы, ребя, поймать, — разводил он руками. — Во! Я б ее, зубастую, за жабры и на берег!

— Леска порвется, — сомневался Глазок.

— А я подведу тихонечно, прыгну на нее — и готово! Не уйдет, попалась бы только!

— А у нас козленка собака задрала, — печалился Глазок. — Кудряшовский Полкан.

Глазковы одни в нашем околодке вместо коровы держали коз.

— Зверюга, — соглашался Бессонов. — Я хотел бабахнуть из ружья — штанину он мне распластал. Так Кудряш на меня с палкой. Матушке жаловался, чтоб она у меня ружье отобрала. Как же!

— А что, — встревал я, — вдруг в Егозе руды всякой полно?

— Запросто! — уверенно соглашался Бессонов. — Может, похлеще, чем у Магнит-горы.

— Вот бы, — вздыхал Глазок, — заводище бы отгрохали, только держись.

Но никакой руды в Егозе не обнаружили и заводища не отгрохали. А мы мечтали об этом.

Наговорившись досыта, укладывались у костра и просыпались утром от холода. А тут еще надо на лабузу идти, ноги в холодной воде мочить. Брр! Но идешь, торопишься, потому что истые рыбаки уже заняли свои места. Слышно, как посвистывают удилища — это когда размахиваются и забрасывают леску в озеро.

Рассядемся недалеко друг от друга на кромке лабузы, и начинается азартное соревнование. Вот Глазок насторожился — закачался поплавок, пошел в сторону. Колька — рразз — тянет удилище. В воздухе мелькнет серебристый чебак. Глазок поглядывает на нас победно. Но тут и у меня нырнул поплавок и не вынырнул. Рразз! Тоже чебак, да покрупнее, чем у Глазка. Бессонов своих чебаков таскает деловито, на нас и не смотрит. Забота у него одна — наловить как можно больше. Будешь глазеть по сторонам — много не наловишь!

Клев обрывается к полудню. На озере разгуливает крупная волна. Какая уж тут рыбалка! Выбираемся на берег и считаем трофеи. Конечно же, всех переплюнул Бессонов. Перегнать его нам никак не удавалось.

Пора домой. Это не так-то просто. От озера до Верхнего Кыштыма всего километра четыре, ерунда, не расстояние. Дело во вражде между нижнезаводскими «киргизами» и верхнезаводскими «гужеедами». Кто придумал эти дурацкие клички, откуда взялась эта вражда, не могу объяснить, видно, повелось еще с царских времен.

Поэтому мы, «гужееды», возвращаясь домой, выбирали такую тропку, о которой не подозревали бы враги.

Озеро было полосой нейтральной. Тут драк не учиняли. На равных ловили рыбу, на равных куликали ночи у костров. Но стоило отдалиться от озера, как нейтралитет переставал действовать. Вступала в силу необъявленная мальчишеская война.

Опасность при возвращении состояла, во-первых, в том, что «киргизы» отбирали у нас улов и рыболовные снасти, а во-вторых, стычки часто кончались драками с кровопусканием.

Пробираемся глухими местами, на дорогу не высовываемся. Впереди Бессонов, за ним Глазок, замыкаю я. У Бессонова слух и нюх, что называется, собачьи — прирожденный охотник. Он безошибочно выбирал направление, проводил сквозь заросли уверенно и всегда точно к графитовой фабрике. А здесь мы почти дома, это уже владения верхнезаводских ребят.

Но не всегда наши шныряния по зарослям оказывались удачными. Нижнезаводских бог хитростью тоже не обделил, и они стали устраивать засады в глухих местах.

Был жаркий полдень. Знойное марево переливалось в расплавленном воздухе. В лесу прохладнее и пахло смолой. У Бессонова по вискам текут ручейки пота. Беспокоится — как бы на такой жаре не испортилась рыба. Шагает споро, мы еле поспеваем за ним. Впереди в солнечном мареве замаячила еланка. Пересекать ее не стали, а двинулись в обход. И надо же — именно на этой еланке устроили нижнезаводские хитрецы засаду. Может, и не на нас, кого-то другого ждали, но первыми-то на них нарвались мы. Они ждали на еланке, а мы рванули полукружьем. Поняв, что мы уходим, пятеро ребят во главе с Сергеем Головинцевым, вихрастым конопатым заводилой, помчались нам наперерез. Глазок ткнул Бессонова:

— Ну ты чё? Айда беги!

Я тоже навострил лыжи. Попробуй-ка померяться с ними силами: и рыбу отнимут, и морду набьют. Но Колька Бессонов бежать не собирался. Он выбрал сучок поувесистей, вышел на еланку и крикнул нам:

— Опупели, что ли? Хватай палки. Мы их сейчас отлупим за милую душу.

Встали мы с Бессоновым рядышком, у каждого в руках по корявому сучку. «Киргизы» рассчитывали, что мы дадим тягу, и такой оборот не предвидели. Потому растерялись и остановились шагах в пяти. Серега кулаком вытер сопли и сказал:

— Гужееды-самоеды, дураки! Гони рыбу!

— Гони монету, которой нету! — усмехнулся Бессонов.

— Ах ты, оглоед, еще шеперишься? Чё не рыбачили у себя, а к нам приперлись?

— Ндравится так, — задирал Бессонов.

— Бей их, ребя! — заорал Серега и первым кинулся на Бессонова. Колька изловчился и вытянул Серегу дрыном вдоль спины. Тот взвыл от боли и отступил. Бессонов замахнулся еще раз, и Серега побежал. Мы тоже дружно замахали дубинами, и войско Сереги с позором ретировалось.