Рубежи - [28]

В новой роте мы с Васей очутились в одном отделении, Юрка попал в другой взвод. Козочкина назначили первым номером ручного пулемета Дегтярева, а меня — вторым. Классическая получилась пара. Вася — богатырь, наверное, не меньше метра девяносто, в плечах косая сажень. А я маленький и щупленький. Прямо Пат и Паташон. Вася носил пулемет на плече, как палицу. Мне досталась коробка с дисками. В ней, по-моему, умещалось три диска, набитых патронами. Потаскай-ка такую коробушку в руках во время марш-броска. Пальцы деревенели, переставал их чувствовать. Коробка не вываливалась на дорогу лишь потому, что пальцы не разгибались. Как только я ни ухитрялся облегчить свою участь, ничего не помогало. Даже поясной ремень приспособил, но эту малую механизацию сразу порушил старшина: как же, порчу бравый солдатский вид.

Но, пожалуй, труднее всех из нас было Юре Ржаникову. Щуплый и малорослый, как и я, в семье он был единственным сыном. Учился музыке, и поговаривали, что сочинял музыкальные пьесы. Я слышал, как он играет на скрипке. Юрку определили вторым номером расчета к станковому пулемету «максим». Тяжела пулеметная служба, и не дай бог стать вторым номером. Когда лежишь на позиции и подаешь ленту, это ничего, это жизнь сносная. Но когда затевается марш-бросок…

Наблюдал я однажды, как Юркин взвод возвращался с тактических занятий. Растянулся — устали солдаты. Это те, у которых на плечах только винтовки. Искал я глазами земляка, да так и не нашел. Куда же он подевался? Замыкающие прошли, вроде бы и ждать больше некого. Наконец, появился Ржаников. На плечах у него висел вертлюг, прижимал к земле. Юрка шел и шатался, вот-вот упадет. И такая жалость меня обуяла: вскинулся бы и побежал, чтоб помочь. Да нельзя. Юрка все же добрался до казармы. Выдержал. Потом выдержал второй раз. Втянулся, окреп, силой налился. А я мысленно сравнивал вертлюг и смычок скрипки. Умел человек извлекать из инструмента волшебные звуки. А вот таскал вертлюг, и в этом была высшая необходимость. В полковом клубе скрипки не было. Балалайка — пожалуйста. Барабан — сделай милость. А скрипки нет.

А служба шла. Два года, мечталось нам, пролетят быстро.

В особой роте готовили младших лейтенантов запаса. Но меня снова ждала неожиданная перемена. Вызвали в штаб полка и вручили мне и еще одному парню из другого батальона предписания явиться в Белосток, в распоряжение начальника военно-политических курсов. Старший лейтенант, вручивший нам командировки, сказал:

— Поедете на шесть месяцев. После курсов вернетесь в свой полк. Задача ясна?

— Так точно, товарищ старший лейтенант!

— Смотрите, чтоб все было в порядке. Не посрамите честь полка! Отбыть сегодня же. Поезд в восемнадцать ноль-ноль.

Шел февраль 1941 года.

2

Курсы располагались в центре Белостока. Улица узкая, кривая, выложенная булыжником, по которому особенно смачно цокали лошадиные подковы: цок, цок, цок. И гулко печатался строевой шаг, когда мы возвращались в казарму. Дом этот строился под какое-то учебное заведение. Предусмотрено было все: и спальни, и столовая, и классные комнаты, и актовый зал. А на первом этаже булочная. Утром завозили свежий хлеб, и потому снизу всегда обволакивал нас аромат хлебной выпечки.

Полковая жизнь и учеба на курсах отличались, как небо от земли. Конечно, учились мы и штыковому бою, и стреляли из всякого оружия: винтовок, наганов, пулеметов, — присматривались и к пушке-«сорокапятке», ходили по азимуту. Но все это было не главным, хотя и важным. Основа основ — политическое образование. Изучали историю партии, «Вопросы ленинизма».

Когда садились за классные столы, взвод назывался группой. А когда строились во дворе, чтобы идти на тактические занятия, группа снова становилась взводом. Против обычных линейных, какие были в полку, взводы на курсах были сравнительно небольшими. На курсы набрали ребят со средним и высшим образованием из 10-й армии, штаб которой размещался в Белостоке. Высшее было у тех, кто раньше по каким-либо причинам имел отсрочку от призыва.

Расписание, при всей его изменчивости, предусматривало обязательное чередование тактических занятий с изучением теоретических дисциплин. Неделю, скажем, занимались тактикой с утра, а теорией — после обеда. На следующей неделе — наоборот. Какая разница? Для нас — существенная. На тактику лучше идти утром. Командир роты или взвода знал, что на обед опаздывать нельзя, начальник курсов следил за этим строго. Если же тактические падали на вторую половину дня, командир частенько прихватывал часть свободного времени, которое нам полагалось перед ужином. А мы это время любили. После занятий в классе возникали дискуссии на разные темы. Никто нам не мешал, никто не контролировал. Разговоры прыгали с одного на другое, и в этом была их прелесть. В них мы узнавали друг друга.

Май выдался сумасбродным. Первого состоялся военный парад. Подготовку начали за месяц, проводили ее по ночам. В праздник погода выдалась удивительно теплая и солнечная, на деревьях заметно проклюнулись почки. В скверах неуемно гомонили воробьи. На парад мы вышли в гимнастерках.

Второго мая курсантам выдали увольнительные в город. Теплынь! А после обеда забуранило и заледенило так, будто ворвался сам Северный полюс. Неожиданно, вдруг. Мы бегом в теплую казарму. Я полагал, что такие лихие коленца погода может выкидывать только на Урале, а оказывается, и здесь она изобретательна на всякие фокусы. Так кувыркался весь май — то тепло, то дождь, порой и снег. Лишь в конце месяца окончательно запахло летом.