Рубеж - [25]

Омоновец размахнулся и ударил Бориса, так что он полетел на асфальт.

- Вот тебе закон, - сказал он. - Езжай! - крикнул омоновец танкисту.

Танк завёлся, и колонна пошла дальше. Фёдор повернулся и пошёл дальше.

Прошло несколько дней. Фёдор ходил на работу, занимался своими насущными житейскими делами, но прийти в себя никак не мог. Ему не удавалось сбросить нервное напряжение, которое охватило его. Каждую ночь ему снился Дом Советов, и он снова бежал по коридору, и пули свистели возле самого его виска, и снова Ахмет пел древнюю песню воина, и он опять тащил вниз раненого, и опять видел Савелия с бутылкой бензина, идущего навстречу бронетранспортёру. Он с криком просыпался и потом долго ворочался, не в силах уснуть, а засыпая опять оказывался там: и снова строчили пулемёты и били орудия, и здание содрогалось от разрывов снарядов, он снова пытался завести машину, но дрожащие руки не слушались, и опять Савелий шёл навсречу бронетранспортёру... Это повторялось каждую ночь. Он не мог больше смотретьд телевизор, в котором наглые и бесстыжие дикторы постоянно лгали своими картавыми голосами, коверкая и уродуя русский язык новами иностранными словечками. В один из дней он решил навестить Андрея. Андрей уходил из Дома Советов после того, как парламент решил сдаться. Он уходил вместе со всеми, но на улице при обыске у него нашли спортивный пистолет. Избили, потом доставили в отделение милиции, там ещё раз избили и на следующий день отпустили. У Андрея Фёдор застал Григория, в комнате работал телевизор.

- Удивляюсь я вам, как вы можете всё это смотреть?

- А мы и не смотрим, мы записываем, - Андрей кивнул на видеомагнитофон, готовый к работе. - Занятные вещи порой показывают.

- Я теперь на людей смотреть не могу, - сказал Фёдор. - Иду по улице, а у меня чувство, что это не люди, а биороботы, зомби. На работу тут прихожу, а они обсуждают вовсю эти события. Один хвастается: "Телескоп у меня есть, в сто пятьдесят раз увеличивает, я его на машину поставил и к Белому дому поехал. Встал на набережной и смотрю, как Белый дом расстреливают, здорово он горел..." Он мне с восторгом, в красках рассказывал, какое это было красивое зрелище, лучше любого кино, и какой он молодец, что догадался взять телескоп, столько удовольствия получил. Другой урод хвастался, какой он умный: "Как только Борис Николаевич указ издал, я свою жену и детей в машину, и на дачу. И там всё время сидел, пока всё не кончилось". Я его спрашиваю: "Ты что, в партии Анпилова состоишь или Баркашова? На хрена ты убегал из Москвы, кому ты вообще нужен?" И ведь это не сторонники Ельцина, это просто бараны, нет, хуже, бараны хоть брыкаются, когда их режут, а эти... Завтра Ельцин издаст указ: "Я решил вас всех повесить!" и они сами, добровольно пойдут на сборные пункты. Ещё и верёвки из дома принесут и сами повесятся.

Ельцин ведёт откровенную войну против всех коренных народов, населяющих Советский Союз, нам уже всем подписан смертный приговор. Речь идёт о нашей жизни, а им хрен по деревне, им всё по барабану, они ничего не хотят знать. Они думают только о собственной машине, квартире, даче. Дай им по машине, и они будут думать о собственном гараже. Дай им по гаражу, и они будут думать о бесплатном бензине, и так до бесконечности. Они ничего не хотят знать, они только жрут. Ведь Ельцину и его банде можно было бы свернуть шею за три дня, если бы каждый начал с ним бороться. Если бы каждый сделал что-нибудь против этого режима. К примеру, я грохну омоновца и ломанусь в любой подъезд, в любую дверь, и меня спрячут, а омоновцев пошлют в другую сторону. Кто-то работает в Гознаке и изготовит для меня документы, другой на своей машине увезёт меня в другой город, я буду просто неуязвим. У тебя сосед в охране президента служит, ты с ним не здороваешься, не разговариваешь, с его детьми никто не играет, его жену женщины за версту обходят, да он сам взвоет и убежит из охраны. Но нас мало, сколько нас было у Дома Советов? Пятьдесят? Шестьдесят? Ну пусть сто тысяч, а в Москве десять миллионов. Десять миллионов по домам сидели и даже ухом не повели.

- Так, всё так и было задумано, - сказал Андрей. - Семьдесят с лишним лет из людей вышибали всё человеческое, народ превращали в быдло, но всё-таки кое-где просчитались. Сколько нас было в Доме Советов вооружённых?

Фёдор задумался.

- Не знаю, не считал, но думаю, человек шестьсот, максимум семьсот, не больше.

- Вооружённых лёгким стрелковым оружием, а сколько дивизий бросил против нас Ельцин, сколько техники, одной бронетехники больше тысячи единиц, и с таким перевесом в силах они двое суток не могли овладеть обычным административным зданием. Вплоть до шестого числа отдельные группы защитников прорывались в подвал, и ведь прорвались и ушли. Ушли с оружием, непобеждённые. Этот бой, ну, как бы проба сил двух враждующих армий, разведка боем. Ельцин бросил в него все силы, а мы, мы же этих депутатов, этих пустобрёхов поддерживали даже не вполсилы и не в четверть, а всего лишь в одну сотую, и вся ельцинская армада ничего не могла сделать с несколькими сотнями. Значит, сила у нас есть, кость цела, её не перебили за семьдесят лет советской власти, а раз кость цела, то мясо нарастёт, и появится новый Илья Муромец, Минии, Пожарский, и мы сбросим этот режим!