Розыск - [36]

Через несколько минут костер вошел в силу, поднялся высоким пламенем, застрелял сердито, разбрасывая уголья…

Извиваясь, огненный бесенок перепрыгнул на подстилку Ржавого, исчез, затаился в ней на какое-то мгновение, быстро растекся огненными ручейками по смолистому лапнику и вдруг пыхнул ярким пламенем, жадно скручивая хвою!

Загорелась, заплавилась нейлоновая куртка на спине Ржавого. Но не чувствовал он ничего – спал похмельным сном…

И вдруг:

– А-а-а-а-! А-а-а-а-а!!

Страшный крик разбил тишину, эхом заметался по лесу.

Разбуженный им Рыбаков мгновенно вскочил на ноги и увидел, что по поляне мечется живой человеческий факел, катается по траве, вскакивает и вновь катается, пытаясь сбить пламя.

– А-а-а-а-а-! А-а-а-а!! – рвали тишину вопли, метались среди деревьев.

Рыбаков бросился к Селезневу, но остановился, поняв, что и его куртка может загореться. Скинул ее, подскочил к рюкзаку, вытряхнул содержимое… Улучив момент, дал Селезневу подножку, завалил его на землю и, орудуя парусиной рюкзака, сбил пламя.

Ржавый то тонко и пронзительно верещал, то басовито рычал, дергаясь при этом всем телом, ногтями скребя землю.

– А ну, хорош! Хорош, успокойся!! – прикрикнул на него Рыбаков.

Но тот, видимо, не слышал и, обезумев от боли, бился, словно в конвульсиях. В прожогах куртки виднелась голая спина Ржавого – сочившаяся кровью и местами напоминавшая печенную в углях картошку.

Рыбаков дотянулся до бутылки с водкой, зубами сорвал пробку и, заломив руку Ржавого, облил раны водкой. Тот на секунду притих, потом взбрыкнул, сбросил с себя Николая и на четвереньках, быстро-быстро пополз в лес, оглашая его истошным криком.

«Похоже, хана ему. Отпрыгался наш жеребчик! – со злой иронией заключил Рыбаков, провожая Селезнева взглядом. – Эх, не ко времени все это случилось… Теперь одному по тайге придется шлепать, без проводника… А что я, собственно, потерял? – рассуждал он. – Компас есть, харчи, оружие… Если Ржавый не врал про нефтепровод – то за сутки я запросто до него доберусь, каких-то сорок километров!.. Ну, а дальше уж как бог на душу положит…»

Он поднял пятизарядку, вытряхнул на землю вещи из рюкзака Селезнева.

«Так… Первым делом взять патроны… Штук десять в карманы куртки, так… Шоколад, масло, пряники – это в рюкзак. Тушенку возьму только в металлических банках… Стеклянные побьются в дороге, да и зачем мне сейчас лишний груз… – прикидывал Рыбаков – . На всякий случай возьму пару бутылок коньяка – если употреблять понемножку с шоколадом – неплохой допинг! Так… Нож при мне, топорик и котелок не забыть бы…»

И он принялся укладывать рюкзак в дорогу. Причитая и охая, на четвереньках подполз Ржавый. Схватил котелок и жадно стал лакать чай. Потом выгреб из кармана брюк пучки какой-то травы и попросил Рыбакова:

– Коленька, друг, завари-ка в котелке вот это, от ожогов помогает! А спину-то, спину маслом бы мне смазал, а?.. О господи, за что ты меня так наказал?! – совсем по-бабьи запричитал он. – Спинушку-то, спину ровно черти в аду шмалят!

– Ишь ты, о боге вспомнил! Скажи спасибо, если тебя в ад-то примут!

– Коля, ну завари травки, что тебе… – снова заканючил было Селезнев, но вдруг осекся. Видно, до него дошло, какими приготовлениями занимается его кореш.

– Некогда мне тебе бальзамы варить! Видишь, делом занимаюсь! – уже до конца рассеял его иллюзии Рыбаков.

– Коль, а Коль, не бросал бы ты меня, а? – неожиданно тихо попросил Ржавый. – Пригожусь ведь еще… Мы же как уговаривались? Ну не бросай, а? Мне бы только пару деньков отлежаться – глядишь, и на ногах буду… На мне ж как на собаке!..

В его голосе сквозило такое отчаяние и безысходность, что Рыбакову стало даже немного жаль Ржавого.

Но это продолжалось недолго.

«Жалей, не жалей, – думал он, – что проку в этой жалости? Теперь Ржавый для меня только обуза. Тут уж, как говорят, каждому свое! Сестры милосердия из меня все равно не получится, так что сдергивать отсюда пора!»

Рыбаков взял свой рюкзак и закинул его за спину. Ржавый повернул голову в его сторону, видимо, окончательно понял, что чуда не произойдет, и попросил тихо, почти шепотом:

– Коль, ну не бросай, христом-богом молю! Ну хочешь, от денег, которые ты обещал, откажусь, а? Задаром на тебя буду работать? Я ж для тебя эвон сколь сделал, а ты…

– Ладно, заглохни ты, делалыцик! – перебил его Рыбаков. – Скажи спасибо, что хоть жратвы тебе оставляю! А в отношении денег… Я тебе так скажу – деньги у меня действительно есть. И много. Но не такой уж я фраер, чтобы с такими, как ты, делиться. Понял? – Он помолчал немного, глядя на Селезнева, и добавил: – Я тебе, Ржавый, плохого не желаю. Да только у нас с тобой расходняк вышел… Выберешься – живи, твое счастье. Не выберешься – значит, фортуна к тебе задом повернулась… Ну что, прощевай, кореш!

– Ах ты, гад! – внезапно задохнулся от ярости Селезнев. В эту минуту он был похож на большого грязного пса, издыхающего, но еще пытающегося укусить в последней своей злобе. – Вот только уйди, попробуй! Да после такого тебя ж в любой зоне…

– Да брось ты, напугал! – рассмеялся Рыбаков. – Не для того я ушел, чтобы снова в зоне оказаться!