Розыск продолжать - [6]

Я был чудовищно неопытен, нетерпелив и самонадеян тогда. Чудовищно! Увы, я еще не умел слушать собеседника, не умел выуживать из потока чуждых мне воспоминаний факты, за которые следовало бы ухватиться хотя бы потому, что они легко проверялись, поддавались анализу, сравнению, куда-то вели. Нет, я тогда умел слушать только собственные соображения да и вообще только самого себя. И поэтому перебил генеральшу Симанчук в самом неподходящем месте:

— Как он выглядел? Ну, рост, телосложение, блондин он или брюнет? Имя не называл? Не припоминаете?

— Мне он не представлялся. — Она явно была обижена, что я пренебрег ее воспоминаниями. — Они все больше с мужем говорили, а я уже к переезду готовилась. Но запомнила точно: четверо, сказал, бандитов сбежали из Загорской, что ли, тюрьмы. Представляют большую угрозу мирным гражданам, и поэтому он как работник райкома комсомола специально ходит и предупреждает.

— О чем он предупреждает?

— О бдительности, разумеется. — Хозяйка пренебрежительно повела плечом: ох, уж эта бестолковая милиция! — Чтобы не открывали дверей незнакомым, чтобы опасались темного времени и чтобы на всякий случай держали наготове личное оружие.

— Какое оружие, вы сказали?

— Личное, молодой человек, личное.

— А у вас есть личное оружие?

— У нас?.. — Показалось мне или генеральша тогда и в самом деле смешалась?.. — Не знаю, это муж... Нет, нет, что вы! Какое там оружие, это же не положено, что мы, не понимаем, что ли?

Оружие у генерала имелось, в этом я уже не сомневался. Следовало бы уточнить, какое именно: привезенный с фронта пистолет или охотничье ружье, но я вовремя сообразил, что этого мне никто не скажет.

— Значит, вас официально предупреждал работник райкома комсомола?

— Официально. Вполне ответственный товарищ. Очень интеллигентного вида, должна вам заметить, но фамилии его я, к сожалению, не запомнила.

— А оружие вы тогда приготовили, как вам этот представитель рекомендовал?

— Ну, это по мужниной части, — улыбнулась Евдокия Андреевна, но тут же спрятала улыбку, поняв, что проговорилась. — Нет у нас никакого оружия. Нет и никогда не было, так своим начальникам и доложите.

И встала, всем строгим видом указывая, что аудиенция закончена. А я бы и не стал задерживаться (зацепочка появилась, я ведь чувствовал ее, эту зацепочку!) и тут же распрощался, сознательно ни словом не обмолвившись хозяйке о разгроме на ее даче. А пока ехал домой в холодной, разболтанной электричке, записал в свою несолидную тетрадочку всю беседу и наметил четыре вопроса:

1. Где генерал Симанчук хранил принадлежащее ему и, конечно же, официально незарегистрированное оружие?

2. Что это за оружие: боевое или охотничье?

3. Когда из Загорской тюрьмы бежали заключенные и что о них известно сейчас?

4. Какой райком комсомола уполномочивал своих работников оповещать об этом население?

Обо всем — о беседе с генеральшей Симанчук и о своих вопросах — я сразу же доложил своему непосредственному. Непосредственный выслушал молча и вроде бы даже равнодушно, а третий вопрос снял как несоответствующий реальным событиям.

— Никто из тюрем в нашей области не бежал ни зимой, ни весной, ни летом, ни тем более осенью: я бы оперативку получил, понял? А коли так, то и с представителем райкома, который, заметь, гулял только по Офицерскому поселку, тоже все ясно: не было его. На всякий случай перепроверь, но на все сто уверен: если не бабский бред, то наводчик. А коли он есть, наводчик, то тут, Минин, не хулиганством пахнет, а самовольными обысками в поисках оружия. Мысль уцепил?

— Зачем же оружие на даче оставлять, если сам в город переезжаешь?

— Правильный вопрос, однако версии он не закрывает. Я московских товарищей попрошу опросить всех владельцев дач на этот предмет, но в добровольные признания не верю: мысль уцепил?

— Нет. — Надоел мне старший лейтенант со своим цеплянием мыслей.

— А мысль такая: если кто из отставников оружие здесь оставил, то после этой беседы он сюда двинет, если не дурак и знает, что ему причитается за нелегальное хранение. Вот ты мне наблюдение за офицерским поселком и обеспечь. Сержанта Крючкова в помощь возьми, он мужик серьезный. Все уцепил?

А я главное тогда уцепил. Что старший лейтенант Сорокопут мудр и опытен. Что беседа подчас куда важнее допроса, потому что к допросу человек готовится, себя мобилизует, вопросы-ответы репетирует, а в обычном разговоре нет у него ни контроля, ни реакции. И что, наконец, думать надо не о действиях милиции, а о действиях тех, кого милиция интересует: какие поступки они могут совершить после, скажем, посещения участкового уполномоченного и двух-трех его вопросов.

Начальник отделения Сорокопут попросил помощи у Москвы, но осторожные опросы, проведенные столичными коллегами, ясности не внесли. Никто не признался в нелегальном хранении оружия, но зато почти все отставники, проживавшие зимой на городских квартирах, в ближайшие два воскресенья побывали на своих заколоченных дачах. Кое-кто из них заглянул в отделение милиции, чтобы выразить озабоченность за судьбу своего имущества, а кое-кто предпочел негласно явиться и столь же негласно исчезнуть. Мы с сержантом Крючковым вели учет этих посещений, но это ничего нам не дало: люди могли увезти с собой припрятанное оружие, а могли и просто удостовериться в сохранности окон и дверей. Зато другое мы установили точно: никаких представителей райком комсомола не посылал в Офицерский поселок, и, следовательно, кто-то делал это по собственной инициативе.