Розы в ноябре - [9]

Гаухар, обратясь к младшим невесткам:

— А вы не увлекаетесь вышиваньем, дорогие мои?

Ширинби потупилась застенчиво: «Не умею я так…»

Ойниса сверкнула взором: «Дел много. Если еще и вышивать, так уж вовсе телевизор не смотреть?»

И тут, неожиданно для всех, звонко хлопнув себя ладонью по колену, Аскар сказал:

— А там, на целине, где мы будем жить, телевизоров пока нету…

Так весело, так громко сказал, — туманом застлало глаза матери: значит, все, решил уже! И словно высказал ее мысль Сафарджан:

— Разве ты все решил уже, Аскарджан? Я думал — совет тебе нужен…

И что-то еще говорил — не слышала мать: заметались мысли, как вспугнутые птицы.

…Сын, беспокойный ее сын! Вечно такое придумает, что добрым людям и во сне не снилось. Посмеиваются старики: «Ему бы строить мосты меж облаками!» Пусть бы смеялись люди, пусть бы каждый день вбегал в дом с новой заботой, дыша, словно заезженный конь, — только бы здесь, с ней! Только б оставил новую свою затею, все прежние превзошедшую!

…Зашли соседи посмотреть на гостей из города. Пригласили их к дастархану. Ойниса принесла чайники со свежей заваркой, пиалы не подала, бросила — все загремело! На мужа сердится, а весь свет виноват.

Ойниса, гордая, скрытная, если что и не по ней — не скажет, смолчит, жарит себя в своем масле! О ней подумал ли Аскар? Внучонок, Равшан, не из крепышей, курица крыльями захлопала — для него уже ветер. О нем подумал ли? О матери своей, столько горя в жизни перенесшей, — подумал?

Ушли соседи, почуяв, что не в добрый час явились. Ушла Ширинби с малышом. Сафар, хмуро глянув на часы, сказал: «А не позвонить ли мне в город? Телефон — в правлении?» «Мне — на ферму», — поднялся Бахтияр. Ойниса — с ведерком, кистью — пошла белить стволы деревьев в саду.

Слова Аскарджана унесли мирную радость встречи, словно разъединили всех…

— Постойте, дети, — сказала мать, — о любви, уважении своем много говорите, а ну-ка — делом помогите мне, старухе! В саду ветки ломились, собрали мы яблоки, а всех сразу не съесть. Порезать их надо, для сушки.

С охотой ли, нет ли — послушались. Уселись на чорпае в саду, и Гаухар маникюра не пожалела…

За общей неторопливой работой, — знала мать, — разговорятся братья. Старший вместо отца ведь теперь. Наставит, уговорит.

…Хруст разрезаемых яблок, — белые их кружки со звездчатой сердцевиной быстро рыжеют на воздухе; жужжанье ос, — привлеченные сладким запахом, они вьются над руками работающих; сдержанно-негромкий мужской разговор, — да все не о том. Обижен, видно, Сафар: зачем и ехал, если уж все решено без него!

Ойниса, гибко склоняясь над ведром, широкими взмахами кисти белила стволы яблонь и вишен, напевала; забывшись в работе — запела громче. Песня девичья, замужней не подобало бы…

Птица дивная в мой сад

Залетела, ёр-ёр,

Я её поймать бы рад…

«А мне что за дело, ёр-ёр?» — подпела, подхватила городская невестка. Проследив взглядом за Ойнисой, шепнула матери:

— Красавица она у вас. Такой — хоть в кино сниматься…

— Красота — беда, — пословицей ответила мать.

Гаухар посмотрела на сломанный ноготь, вздохнула.

— Вас зовем в гости — не едете… Хоть Ойнису к нам отпустите, живем, словно безродные. Пускай погостит у нас, порадуется!

— Какая радость жене в разлуке с мужем?

— Мы с ней успели пошептаться: все разно не хочет она ехать, пока… И правильно: каково с двумя детьми на необжитом месте?

Мать промолчала, слушая, как распевает Ойниса:

Роза алая в саду

Пожелтела, ёр-ёр!

Как поправлю я беду?

А мне что за дело, ёр-ёр?

Не к месту вспомнилось матери: раз пять приходил Мансур завклубом, уговаривал Ойнису петь в колхозном ансамбле. Отказалась: «Пока Равшан маленький». Пока…

Сафар, словно продолжая прерванную речь, обратился Аскару:

— Так, значит, решил окончательно? Оставляешь землю отцов?

Аскар, будто ждал, не замедлил с ответом:

— Вы же ее оставили…

— я! — Сафар махнул рукой. — Ушел в путь занием, да, видно, нет конца у того пути… О тебе речь. Ты же на земле хочешь работать — чем плоха эта? Или другая лучше?

— Вороны повсюду черные, — усердствуя над яблоками, поддакнул Бахтияр.

— Земля — кто хает ее? — Аскар вскинул голову. — Земля хороша, жизнь — тесная…

«Земля хороша», — только и услышала мать; снова подхватила, унесла волна мысли…

Земля отцов! С тобой, сухой, теплой, светлой, как серебро, самое трудное пережито. Четыре года войны — как одна долгая зима; дни приходили черные, как будто и не рассветало. Лица у всех похожи, словно у родных по крови: глаза кажутся огромными из-за впалых щек. Не услышишь детского смеха: маленькие старички, как терпеливо они ожидали, когда войдет мать, когда разломит темную лепешку из кукурузы с примесью жмыха, колющую язык!

В колхозе — ни людей, ни машин, ни удобрений, а хлопок-то нужен! Сама — молодая еще была — верхом ездила в дальние заброшенные кутаны, мешками привозила овечий слежавшийся навоз, сыпала в борозды. И земля отвечала на заботу стократно, отдаривала и хлопком, и рисом, и свеклой. Спасла, дала выжить детям эта земля, воистину золотая…

…потому что берегли ее, лелеяли, холили — людские неутомимые руки.

О чем толкует Аскар? Говорит быстро, распаленно: