Розовое облако - [2]

Когда она свернула с тропинки, по которой шла, то вдруг увидела маленького Петра, сына башмачника, бежавшего навстречу к ней и несшего на руках — отгадайте что? Бишетту, настоящую Бишетту, которая громко блеяла.

— Вот тебе твоя овечка, — сказал Катерине маленький Петр, — возьми ее. Вчера вечером она замешалась с моими овцами в то время, как ты возвращалась домой и показывала мне гнездо дрозда. Ты не хотела мне дать ни одного из твоих дроздят, как я ни упрашивал тебя, но я не такой, как ты. Когда я увидел в овчарне, что твоя Бишетта подошла к одной из моих овец, думая, что это ее мать, то я позволил ей сосать сколько ей хотелось и оставил ее ночевать в овчарне. Я поторопился отнести ее к тебе, потому что ты, наверное, очень горевала, думая, что она совсем пропала. Не правда ли?

Катерина так обрадовалась, что поцеловала маленького Петра и увела его к себе для того, чтобы дать ему двух дроздят, и он был так доволен этим, что прыгал, как козленок, уходя домой.

Когда она увидела, как Бишетта и ее мать обрадовались друг другу, то наконец подумала о своем фартуке и тут только вспомнила, что положила в него или хотела положить что-то, что она приняла за свою овечку. “Что бы это могло быть? Я и сама не знаю, — подумала она, — но не может быть, чтоб я положила туда то, чего совсем не было”.

Ею овладел страх и в то же время любопытство. Она отправилась на крышу овчарни, которая была вся покрыта мхом и опускалась до самой земли и на которой росло множество маленьких цветочков и даже молодых зеленых колосьев, уже совсем созревших и занесенных сюда ветром. Крыша была тоненькая, но казалась такой хорошенькой, когда была освещена восходящим солнцем, кроме того, она была очень мягка, потому что была устлана старой соломой. Летом Катерина, забравшись на эту крышу, засыпала здесь и в этом занятии не раз забывала, что пора отправляться на луг. Войдя на самый верх, она осторожно развязала фартук. Что бы могло быть в этом фартуке?

II

То был синий коленкоровый фартук, переделанный из старого фартука Сильвены, и его никак нельзя было назвать ни нарядным, ни новым, но если бы в эту минуту Катерине предложили за него большие деньги, то она ни за что не согласилась бы продать его, так ей хотелось узнать, что в нем было. Наконец она его развязала, но ничего не нашла в нем. Она принялась трясти его, но из него ничего не выпало, только вокруг себя она увидела белый дым, через минуту над головой ее поднялось маленькое облачко в виде шара, белое как снег, но в то время, как оно поднималось кверху, оно приняло сначала золотисто-желтый цвет, потом бледно-розовый, наконец, когда оно поднялось над орешником и бузиной, росшими вокруг овчарни, и когда солнечный свет прямо упал на него, оно приняло настоящий розовый цвет, такой, какой бывает только у самых прекрасных роз.

Катерина нисколько не удивилась тому, что она принесла с собой облако. Она думала только о том, какое оно хорошенькое, и сожалела, что оно улетает так скоро. “Ах ты неблагодарное! — закричала она ему в след, — вот как ты меня благодаришь за то, что я отпустила тебя лететь к небу!”

В эту самую минуту она услыхала тоненький голосок, выходивший из облака и певший какие-то слова, но какие это были слова?

III

Катерина не поняла ни одного из этих слов, она продолжала смотреть на облако, которое постепенно увеличивалось по мере того, как поднималось кверху, но в то же время становилось все тоньше и раздроблялось на множество розовых облачков.

— Ну вот, — закричала ему Катерина, — как это глупо, что тебе самому хочется, чтоб солнце проглотило тебя, как оно проглотило уже все облака там, на лугу; я бы и до сих пор носила тебя в фартуке, ты нисколько не мешало мне, или высадила бы тебя в саду, в прохладе, под большой яблоней, или же, наконец, поместила бы тебя под краном, так как ночью ты любишь спать над водой. Мне никогда еще не приходилось ухаживать за облаком, но я привыкла бы к этому и постаралась бы, чтоб ты было цело, а теперь ветер разобьет тебя на мелкие кусочки, а солнце сейчас проглотит.

Катерина начала прислушиваться к тому, что ответит ей облако. Теперь вместо одного тоненького голоска она услыхала множество еще более тоненьких голосков, певших, как малиновки, но только никак нельзя было понять, что они пели. Эти голоса становились все слабее по мере того, как удалялись; так что Катерина ничего уже не слышала больше; над собой она также ничего не видела, кроме ясного неба, на котором не было заметно ни одного облачка.

— Мама, — сказала она своей матери, когда та позвала ее завтракать, — мне хотелось бы спросить тебя…

— О чем, Катерина?

— Что говорят облака, когда они поют?

— Облака никогда не поют, глупенькая, они гремят и из них льется дождь, когда в них заходит гром.

— Ах, Боже мой! — вскричала Катерина. — Я и не знала этого… Только бы он не зашел в мое розовое облачко.

— В какое розовое облачко? — с удивлением спросила Сельвена.

— То, которое было в моем фартуке.

— Замолчи, — прикрикнула на нее Сельвена, — ты знаешь, что я терпеть не могу, когда болтают всякие пустяки, какие придут в голову. Это простительно двухлетним детям, ты же слишком велика, чтобы разыгрывать из себя дурочку.