Рождество стрелка Шарпа - [6]

Офицер наклонился к ближайшему бочонку, подёргал пробку. Она не поддавалось, тогда он вынул саблю и остриём извлёк затычку. Макнув клинок в отверстие, он понюхал лезвие.

— Вино, — не в силах сдерживаться, подсказал ему шёпотом Шарп.

— Может, надерутся, сэр.

Убедившись, что в бочках спиртное, гренадёры рванулись к следующей тройке посудин. Пока гренадёры выясняли, что в бочках, их нагнали другие роты. Солдаты ставили первые три ёмкости на попа, вышибая прикладами крышки.

Гренадёры добрались до второй линии бочек.

— Земля вам пухом, — прошептал азартно Шарп.

Крайние бочки второй тройки были наполнены камнями, тогда как средний — до половины порохом, перемешанным со щебнем. Над порохом на пробитую под крышкой поперечину стрелок Хэгмен уложил тлеющий бикфордов шнур.

Никто из гренадёров не обратил внимания на крохотные отверстия, просверленные в бочонке для того, чтобы дать доступ воздуху. Французы, чуя выпивку, рывком поставили три связанные ёмкости на донца.

Секунду ничего не происходило и, когда Шарп уже, холодея, решил, что фитиль потух, ложбина исчезла в сером дыму, подсвеченного пламенем. Ветер погнал облако пороховой гари к северу, и тогда лишь по окрестностям раскатился гром взрыва, многократно повторённый эхом.

— Бедные недоумки, — сказал Харпер.

Дым рассеялся. Ложбина была усеяна телами мёртвых и умирающих. Со склонов по живым открыли огонь винтовки. С такого расстояния стрелкам Шарпа было мудрено промахнуться. Первыми погибли офицеры. Следом сержанты. Французы отступили, оставив в ложбине дюжину мёртвых и два десятка раненых. Схватка за Ирати началось.

Полковнику Жану Гудену в одном повезло: партизаны его колонну во время ночного марша не беспокоили. В остальном всё шло вкривь и вкось. В общем, как обычно.

Во-первых, одна из драгунских лошадей поскользнулась на примороженной колее, упала и сломала ногу. Пустяковое происшествие, но в темноте оно стало причиной затора и, как следствие, задержки. В конце концов, животное прикончили и оттащили на обочину. Движение возобновилось, а драгунскому авангарду Гуден во избежание подобных инцидентов приказал держаться в паре километров от головы колонны.

Вины Гудена в несчастном случае не нашёл бы самый въедливый критик, тем не менее на душе у него лежал камень. Удача постоянно играла с ним подобные шутки.

Забрезжил серый рассвет, а до перевала ещё было шагать и шагать. Один из лейтенантов Гудена, больной лихорадкой, совсем сдал, и полковник уступил ему своего коня.

Полковника Кайлю задержка привела в бешенство. Никогда, утверждал Кайлю, он не сталкивался с такой расхлябанностью! Да из деревенского дурачка вышел бы командир способнее Гудена!

— В полдень мы должны были быть на перевале! — шипел Кайлю Гудену, — А теперь, дай Бог, к ночи доволочиться!

Гуден в пререкания с Кайлю не вступал. Что тут можно поделать? Лишь двигаться вперёд, благодаря судьбу за то, что гверильясы мирно почивают в постельках.

Через три дня, прикидывал Гуден, он и его люди будут в казармах во Франции. Через три дня Орёл Кайлю будет в безопасности, и Гудену перестанут мерещиться ружья расстрельной команды. Через три дня, если на перевале не окажется англичан.

Вскоре после разговора с Кайлю случилась вторая неприятность. Ось одной из телег, нагруженной нехитрым скарбом солдат гарнизона, лопнула. Лошади, прежде чем их остановили, успели протащить повозку по неровностям дороги. Недалеко, но достаточно, чтобы превратить телегу в кучу обломков, оглядев которые, Гуден испустил тяжёлый вздох.

Полковник разрешил подчинённым забрать из их добра то, что они могли унести на себе. Остальное пришлось бросить.

Кайлю, сатанея от очередной задержки, шипел сквозь зубы проклятия. Гуден отмалчивался. Он лишился единственной своей ценности — его индийских дневников. Тетрадей, в которых были чуть ли не поминутно описаны счастливые годы, когда он думал, что ему удастся выдворить англичан из Индии. Как он был наивен тогда.

Гуден часто вспоминал Индию, и скучал по жаре, по её странным запахам, по ярким краскам и непостижимости. Он скучал по варварскому великолепию туземных армий, по чуждому для европейского глаза ночному небу и ласковому солнцу. А, может, он скучал по самому себе, молодому, самонадеянному, не сомневающемуся в том, что мир готов лечь к его ногам.

Иногда он жалел себя, и в такие минуты Гуден винил во всех своих бедах английского парнишку по фамилии Шарп. Англичанин пришёлся по душе полковнику. Забавно, потому что именно Шарп стал причиной первого поражения Гудена. Первого поражения, положившего начало остальным. Собственно, даже сейчас, за исключением редких приступов жалости к себе, полковник ни в чём Шарпа не винил. Он смог увидеть в Шарпе прирождённого воина. Такие нечасто рождаются на свет. Императору Шарп бы понравился. Везучий стервец.

С той поры много воды утекло. По Испании гремело имя британского офицера Шарпа. Порой Гуден спрашивал себя, не тот ли это Шарп? Вряд ли, конечно. Высокомерные островитяне не поощряли толковых рядовых производством в офицеры. К тому же, испанский Шарп был стрелком, а индийский носил красный мундир. Тем не менее, Гудену хотелось всё же верить, что это тот самый Шарп. Достойный был парень. Выбился он в офицеры или сгнил в индийской земле? Европейцы в Индии не заживались.