Рождество под кипарисами - [40]

Они добрались до машины и торопливо сели в нее. Аиша расплакалась. Она требовала, чтобы мать ее обняла, и спрашивала, умрет ли теперь ее брат; Амин и Матильда в один голос велели ей замолчать. Толпа мятежников догнала их, и Амин не мог включить задний ход. К окнам прижались чьи-то лица. Подбородок одного из молодых людей оставил на стекле длинный жирный след. Глаза чужаков разглядывали странное семейство и ребенка неведомой национальности. Какой-то юнец начал кричать, воздев руку к небу, и в толпе стало нарастать возбуждение. Парнишке было не больше пятнадцати, у него еще только пробивался мягкий пушок на подбородке. Его суровый, полный ненависти голос не соответствовал ласковому взгляду. Аиша пристально на него посмотрела и поняла, что это лицо никогда не сотрется из ее памяти. Этот юноша наводил на нее страх и в то же время казался ей очень красивым: на нем были фланелевые брюки и коротенькая куртка, как у американских летчиков. «Да здравствует султан!» – кричал молодой человек, и толпа подхватывала хором: «Да здравствует Сиди Мухаммед бен Юсуф!» – так громко, что Аише казалось, будто машина раскачивается от рева голосов. Мальчишки стали колотить длинными палками по крыше автомобиля, выкрикивая речовки в такт ударам, все громче и громче, почти мелодично. Они принялись все крушить, бить стекла машин и лампы на фонарях, камни мостовой покрылись осколками стекла, а демонстранты в плохонькой обуви шагали по ним, не замечая, что поранились и из ступней у них струится кровь.

– Ложитесь, быстро! – приказал Амин, и Аиша прижалась щекой к полу машины. Матильда, прикрыв лицо ладонями, повторяла как заведенная: «Все хорошо, все хорошо». Она вспомнила войну, тот день, когда бросилась в канаву, чтобы не попасть под обстрел с самолета. Она вонзила ногти в землю, на несколько мгновений перестала дышать, а потом так сильно сжала ляжки, что едва не кончила. А теперь ей хотелось поделиться этим воспоминанием с Амином или просто прижаться губами к его губам, чтобы страх растворился в желании. И тут внезапно толпа рассеялась, как будто в середине ее разорвалась граната, разбросав тела во всех направлениях. Машина качнулась, и Матильда увидела глаза женщины, кончиками ногтей стучавшей в стекло. Она шевельнула пальцем, указывая на дрожащую Аишу. Неизвестно почему Матильда почувствовала доверие к незнакомке. Она опустила стекло, женщина бросила ей два больших куска лука и убежала. «Газ!» – взревел Амин. За несколько секунд машина наполнилась едким, острым запахом, и они закашлялись.

Амин завел двигатель и очень медленно поехал вперед, чтобы пересечь повисшее в воздухе облако дыма. Когда они оказались у ограды парка, Амин выскочил из машины, не закрыв за собой дверцу. Он издалека увидел брата и сына: они играли. Как будто волнения, кипевшие всего в нескольких метрах оттуда, происходили в какой-то другой стране. В саду Султанш было тихо и спокойно. На скамейке сидел мужчина, у его ног стояла большая клетка с проржавевшими прутьями. Амин подошел поближе и увидел, что внутри топчется худосочная серая обезьянка, наступая лапками на собственные испражнения. Он присел на корточки, чтобы получше разглядеть зверька, тот повернулся к нему, открыл рот и показал зубы. Обезьянка стала свистеть и плеваться, и Амин не мог понять, смеется она или пытается его напугать.

Амин позвал сына, и тот бросился в его объятия. Амину не хотелось разговаривать с братом, у него не было времени пускаться в объяснения или осыпать его упреками, и он просто развернулся и пошел к машине, оставив остолбеневшего Омара посреди лужайки. На дороге, ведущей к ферме, полицейские установили заграждение. Аиша заметила лежащую на земле длинную цепь с шипами и представила себе, как громко хлопнут пропоротые шины. Один из полицейских сделал Амину знак свернуть к обочине и остановиться. Он медленно подошел к машине и снял темные очки, чтобы рассмотреть пассажиров. Аиша с таким любопытством уставилась на него, что он растерялся. Судя по всему, он так и не понял, что за семейка смирно сидит в машине и молча его разглядывает. Матильда гадала, какую историю он про них сочинил. Наверное, решил, что Амин – водитель. Возможно, подумал, что Матильда – жена богатого поселенца и слуге поручено ее сопровождать. Но полицейского, судя по всему, мало интересовала судьба взрослых, он сосредоточился на детях. Он внимательно посмотрел на руки Аиши, которая обнимала маленького брата, как будто стараясь его защитить. Матильда медленно опустила стекло и улыбнулась молодому человеку.

– Скоро введут комендантский час. Возвращайтесь домой. Счастливого пути!

Полицейский шлепнул по капоту, и Амин завел мотор.

* * *

На бал в честь Четырнадцатого июля Коринна надела красное платье и лодочки из плетеной кожи. В саду, украшенном цветными фонариками, она не танцевала ни с кем, кроме своего мужа, вежливым жестом отвергая приглашения других гостей. Таким образом она надеялась обезопасить себя от ревности и заручиться добрым отношением жен, однако те, наоборот, сочли ее высокомерной и вульгарной. «Значит, наши мужья для нее недостаточно хороши?» – думали они. Коринна проявляла крайнюю осторожность. Она избегала спиртного и его неизбежного следствия – возбуждения, зная, что наутро ей придется страдать, будет казаться, что она вела себя недостойно, слишком много болтала и напрасно лезла из кожи вон, стараясь понравиться, она боялась этого ощущения. Незадолго до полуночи Драгану, который пил, облокотившись на стойку, сообщили, что его вызывают. У женщины начались роды, это был третий ребенок, следовало поторопиться. Коринна не захотела оставаться на празднике без него: «Если ты уедешь, я все равно не буду танцевать», – и он отвез ее домой, прежде чем ехать в больницу. Когда она проснулась на следующее утро, муж все еще не вернулся. Ей лень было подниматься с постели, она лежала в комнате с закрытыми ставнями в мокрой от пота ночной сорочке и слушала жужжание лопастей вентилятора. Потом все-таки встала, побрела к окну. На улице, где уже стояла изнуряющая жара, она увидела человека, подметавшего мостовую пальмовым листом. В доме напротив суетились соседи. Дети сидели на ступенях лестницы, в то время как их мать носилась из комнаты в комнату, закрывая ставни и браня служанок за то, что те все еще не закончили укладывать чемоданы. Отец, развалившись на переднем сиденье машины, курил, настежь открыв дверцу, и, казалось, уже утомился от долгого путешествия. Они возвращались в метрополию, и Коринна знала, что скоро новый город опустеет. Несколько дней назад ее преподавательница фортепьяно сообщила, что уезжает в Страну Басков: «Какое счастье на несколько месяцев сбежать от этой жары и этой ненависти».