Рождество на Ганимеде - [4]

По другую сторону скалистого холма Олаф заранее присмотрел и подготовил пещеру. Туда он и отнес пленника. После недолгой борьбы он уселся шипоспину на голову и связал его достаточно надежно, чтобы тот не удрал.

Несколько часов спустя, отловив и связав восемь зверюг, Олаф овладел искусством укрощения дикого скота до такой степени, что мог бы открыть курсы повышения квалификации для канувших в прошлое ковбоев Земли. Кроме того, он мог бы читать земным грузчикам лекции по ругательствам различной степени этажности.

Настала ночь перед Рождеством. Купол содрогался от рева и грохота, словно в нем взрывалась сверхновая. Возле ржавых саней, водруженных на обширную платформу из пурпурного дерева, пятеро землян сошлись в смертельной битве с одним шипоспином.

У шипоспина имелись собственные взгляды на жизнь. И один из принципов, которым он особенно дорожил, гласил: никогда, ни при каких обстоятельствах не ходить туда, куда он, шипоспин, идти не желает. Он донес суть этого постулата до землян при помощи одной головы, одного хвоста, трех шипов и четырех ног, молотя всем этим по чему придется и изо всех сил.

Но земляне настаивали, и довольно невежливо. Несмотря на отчаянные вопли протеста, шипоспин был схвачен, скручен, поднят на платформу и привязан так, что возможность вернуть себе свободу категорически исключалась.

— Готово! — заорал Питер Бенсон. — Давайте бутылку!

Бутылку он поднес к хоботу пленника (который удерживал свободной рукой), чтобы шипоспин ощутил запах. Аромат подействовал: зверь задрожал от предвкушения и умоляюще заскулил. Бенсон капнул содержимым бутылки твари на язык. Послышался гулкий глоток и благодарное мычание. Шипоспин еще больше вытянул шею.

Бенсон вздохнул.

— Еще и наш лучший бренди...

С этими словами он влил в глотку зверю добрых полбутылки. Шипоспин, бешено вращая глазами, исполнил разудалую джигу, насколько позволяли веревки. Впрочем, продолжалось это недолго, поскольку благодаря особенностям метаболизма алкоголь действует на обитателей Ганимеда практически мгновенно. Мышцы шипоспина свело в пьяном оцепенении, он громко икнул и повис на удерживающих его веревках.

— Следующий! — зычно скомандовал Бенсон.

Через час восемь шипоспинов превратились в восемь пьяных окаменелостей. Расщепленные палки, примотанные к их головам, изображали рога. Не очень-то похоже, конечно, но для туземцев сойдет.

Едва Бенсон открыл рот, чтобы поинтересоваться, где Олаф Джонсон, как означенный фажданин явился его взгляду. Олафа волокли трое коллег, и он сопротивлялся не хуже любого шипоспина, с той только разницей, что его устные возражения были членораздельны.

— Я никуда не поеду в этом наряде! — надрывался он, заехав кулаком в чей-то глаз. — Слышите вы меня?

Вообше-то его можно было понять. Джонсон никогда не отличался красотой, но в нынешнем своем виде являл собой нечто среднее между кошмаром шипоспина и древним старцем в представлении Пикассо.

Наверченное на него сооружение призвано было изображать костюм Сайты. Костюм был красным — насколько может считаться красным термокомбинезон, обшитый красной креповой бумагой. «Горностаевая» опушка была бела, как вата, из которой ее и сделали. Длинная белоснежная борода (та же вата, приклеенная на льняную основу) свободно болталась под подбородком и не падала только благодаря накинутым на уши веревочным петлям. В сочетании с торчащим из-под носа кислородным шлангом картинка получилась не для слабонервных.

К зеркалу Олафа не подпустили, но и увиденного ему хватило, чтобы дорисовать в воображении остальное и пожалеть об отсутствии в местной атмосфере молний, способных прикончить его на месте.

Трое сопровождающих, усердно работая кулаками, подвели его к саням. Тут к ним на помощь пришли остальные, и в конце концов от Олафа остался только придушенный голос да слабые конвульсии.

— Пустите меня! — бормотал он сквозь чью-то ладонь. — Пустите меня! Подходи по одному! Ну!

Джонсон попытался взмахнуть кулаком, дабы продемонстрировать серьезность своих намерений, но множество рук держало его так крепко, что он не мог пошевелить и пальцем.

— Грузите его в сани! — приказал Бенсон.

— Катись ко всем чертям! — окрысился Олаф. — Эта таратайка с гарантией прикончит меня! Я вам не самоубийца! Можешь взять свои сани и...

— Послушай, — перебил Бенсон. — Комендант Пелхэм уже ждет тебя в пункте назначения. Если ты не появишься там через полчаса, он с тебя живьем шкуру спустит.

— Комендант Пелхэм может развернуть эти сани поперек и...

— О работе подумай! Подумай о своих полутора сотнях в неделю! О том, как будешь получать эти деньги год за годом! О Хильде, которая ждет тебя на Земле. Она ведь не пойдет за тебя замуж, если ты вылетишь с работы. Подумай обо всем этом!

Джонсон подумал и зарычал. Потом подумал еще немного, влез в сани, закрепил мешок с подарками и включил гравирепульсоры. После чего, выдав особенно грязное ругательство, открыл вентиль кормового воздухонагнетателя.

Сани рванулись вперед, две трети бороды Санты остались за кормой, да он и сам с трудом избежал той же участи. Олаф вцепился в борта обеими руками и стал смотреть на холмы, которые то приближались, то проваливались вниз, потому что сани болтались и кренились.