Рождество ежедневно - [2]

Они сидели молча, неподвижно, похожие на выключенных роботов. В пустых глазах и на каменных лицах я не мог прочесть ничего человеческого. Может, что-то произошло не со мной, а с ними?

Дверцы с лязгом сошлись. Поезд тронулся. «Ва-а-а-ду-ду-ду!!!» — опять заорало в вагоне. Стекла задребезжали, резонируя.

«Куришь много? В душе пусто? — забухало исступленно: — Помогает БИЛЛОУСТО! — Многоголосый вой перешел почти на ультразвук: — БИЛЛОУСТО всех спасет!!! Покупай, и все пройдет!!!»

Затем тихонько, даже ласково:

— Душе откроешь врата рая, БИЛЛОУСТО покупая!

Смолкло. Блаженная тишина мягко зазвенела в ушах.

«Биллоусто, — раздраженно подумал я. — Чтоб ей пусто…»

«Ва-а-а-ду-ду-ду!!! — все началось снова. Я втянул голову в плечи. — Куришь много?…» — отдавалось болью в голове.

Я рухнул на скамью рядом с пожилым мужчиной.

— Здесь что, всегда так?! — спросил я, стараясь перекричать вой. — Для чего это?

Старик никак не среагировал. Я схватил его за плечо и тряхнул.

— Что с вами стало? Почему эта штука так орет? Почему ее никто не выключит?

Старик даже не шелохнулся, паралитик и паралитик.

Поезд остановился. Обрушилась тишина. Старик молча встал и деревянной походкой вышел. Вошли другие. Все что-то жевали. Один из них красноватой слюнкой сплюнул на пол.

«Что творится? — мрачно подумал я. — загипнотизировали их всех, что ли? Может, какой-то наркотик?»

Поезд тронулся. Опять заревело. На этот раз женский хор методично тянул: «Успокойтесь… — а затем еще медленнее и нежнее: — успокойтесь…»

Я закрыл ладонями уши. «Засуньте вы это «успокойтесь»! Что вы с ним делаете? Жрете, пьете? Или это что-то сексуальное?..»

Нудиловка сменилась бодрым стаккато.

Из метро я выбежал, как из сумасшедшего дома. Я ровным счетом ничего не понимал. Может, это я стал чересчур чувствительным после трех лет тишины и покоя? Вокруг меня грохотала Таймс-сквер.

Я хотел купить для Джин что-нибудь достаточно ценное, чтобы показать ей, как я рад встрече. Но оглушительные звуки сразу выбили у меня из головы эту мысль.

Меж домов, размалеванным во все цвета радуги, разноцветными тряпками, гирляндами и прочей ерундой, спеша и толкаясь, перла толпа.

«Ночь тиха!» — орал динамик.

«Украсишь дом свой…» — обещал другой.

«Колокола звенят-звенят! Санта-Клаус ждет ребят! Белое Рождество…»

Все очень смахивало на бред. Может, это не я свихнулся, а все остальные? Я вытер пот со лба, прислонился к стене. Солнце полыхало в зените. От жары, что ли, они все повредились?

«Благословен, кто дает!» — радостно сообщала табличка, прикрепленная к треножнику, под которым болтался железный котелок. На тротуаре, рядом с треножником и напротив меня, стоял мужчина в пухлом красном полушубке, отороченном белым мехом. Голову прикрывал красно-белый колпак, грудь — грязно-белая борода.

Он брякал здоровенным колокольчиком. Чудовищный звон перекрывал звуки рождественских гимнов, доносившихся из дверей универмага.

— Дай-дай-дай. — как заведенный кричал мужчина. В котелке то и дело звякали монеты.

На меня накатило неодолимое желание вытряхнуть в котелок всю мелочь из своего кармана. Кое-как пересилив себя, я шагнул к мужчине и хлопнул его по плечу. Он прекратил бренчать колокольчиком и повернулся ко мне.

— Не скажете, какое нынче число? — спросил я.

— Пятое июля, дружок, — он с любопытством посмотрел на меня.

— Вчера, значит, было четвертое. День Независимости.

— Ага, а завтра будет шестое, — в голосе его чувствовалась издевка.

— Ты кто такой?

— Санта-Клаус, дружок. — Он дурашливо захихикал. — Ты-то откуда такой взялся?

— Там меня уже нет. А ты не слишком спешишь? Рождество-то когда еще будет?

— Все нормально, дружок. До Рождества сто сорок пять покупательских дней. Не пропасть же им. Что-то я не замечаю в тебе рождественского настроения.

— Рановато, по-моему, — сказал я и ткнул пальцем на старающееся вовсю солнце.

— А вам не жарковато? Я и без шубы плавлюсь.

— Так у меня же индихолод. На батарейках работает. — Он гордо пошлепал себя по животу.

— Что?

— Индихолод, говорю. Индивидуальных холодильник. Надел на себя — и никаких проблем! Ты с какой луны свалился, дружок? На днях Институт патент выкупил. Все об этом знают! Прибыль сразу подскочила на пятьдесят процентов.

— Что за Институт?

Тип в полушубке оторопело уставился на меня.

Ну, ты даешь! Институт Рекламы, дружок. Хочешь торговать? Так этот институт организовал курс обучения. Я кучу денег отвалил, чтобы мне разрешили торчать здесь. И не жалуюсь. Зарабатываю в два раза больше, чем раньше. Ладно, с Богом. Болтаю тут с тобой. Дай-дай-дай!

Колокольчик вновь забрякал. Посыпались монеты. Я попятился. В голове неотвязно вертелась дурацкая песенка: «Пусть не успел к Четвертому июля, так к Рождеству поспею в самый раз…»

«Ночь тиха» … «Снег искрится на дороге…» «Список подарков проверь дважды…» — вразнобой оповещали динамики. — «Тра-ля-ля-бум-бум…»

Июльское солнце свирепо жарило. Неподвижный воздух обжигал, от миазм перехватывало горло. Кто-то, волоча большую пушистую елку, больно толкнул меня. От злости у меня помутилось в голове.

— Такси! — заорал я. Такси!

Но машины, набитые пассажирами и барахлом в картонных коробках, проносились мимо. В отчаянии я заметался по тротуару, цепляясь о голые руки и запинаясь о голые ноги, расталкивая всю эту оцепенелую нежить.