Рождество для шпиона - [30]

Он улыбнулся.

– Простите, пожалуйста. Это просто забывчивость.

Он достал бумажник, извлек из него купюру в тысячу крузейро и отдал ей. Она твердой рукой подписала обычную расписку.

– Что вы себе купите на эти деньги? – любезно спросил он.

– Это вас не касается, – отрезала Марианна, сурово проводив его до двери.

– Если все пройдет хорошо, – сказал он, – вы меня больше не увидите.

– Это не доставит мне огорчения, – уверила она с ноткой сарказма в голосе.

Энрике вышел и быстро спустился по лестнице, задерживая дыхание и заткнув нос. Яркий свет улицы на секунду ослепил его. Мальчишки играли в войну. Они стали «расстреливать» Энрике, но сегодня он не обратил на них никакого внимания.

Что-то сегодня было как-то неуютно. Накануне, когда он преследовал моряка, случилась какая-то уж слишком глупая авария. Вечером, вернувшись к себе, Энрике зачем-то полез в шкаф, и ему показалось, что его вещи обыскивали. Как-то это все мало нравилось, к тому же он постоянно испытывал неприятное ощущение, словно за ним следят враждебные глаза.

Сагарра решил быть внимательнее и удвоить осторожность. Прошло уже три полных дня, как тело Перо Кабраля было извлечено из ущелья на дороге в Петрополис. За три дня люди, в пользу которых Кабраль предавал ЦРУ, могли сделать очень многое. Маловероятно, что они решили спустить все на тормозах, оставив без ответа и не поднимая перчатку.

Он сел в свою машину на руа Фигейра де Мело и поехал в центр, внимательно следя, нет ли за ним «хвоста». По дороге, не переставая смотреть в зеркало заднего обзора, он обдумывал информацию, переданную Марианной Моарес...

13

Сирена корабля прогудела три раза. Стоя на носу, Хосе Моарес смотрел на белые дома Манауса, этого когда-то процветавшего города, сегодня почти разоренного кризисом производства каучука.

Хосе не жалел, что отправился водным путем. За два дня пути от Белена он проплыл мимо одного из самых прекрасных уголков мира. Обогнув остров Маражо, корабль вошел в Амазонку, ширина которой в этом месте равна двадцати километрам. Мало-помалу берега сблизились, сжимая бесконечную ленту воды, сверкавшую под палящим солнцем, словно она была из расплавленного металла. Оба берега реки заросли необыкновенно: огромные, гигантские деревья, разбросанные по всему видимому пространству, окружала и опутывала целая армия странных растений, выбравшихся из сумрака подлеска и отчаянно пробивавших себе путь к свету. Потревоженные птицы рассекали в разных направлениях перегревшийся воздух; яркие разноцветные длиннохвостые попугаи проносились, крича на лету, и потом пропадали в зарослях, некоторые из них садились на листья водных растений величиной в два-три метра – настоящие острова для этих птиц.

Корабль заходил в Сантарен, Обидус и Паринтину, проплывал, не останавливаясь, мимо деревень кабоклос[6], стоявших на сваях. Лесные жители плыли на своих танцующих пирогах следом за кораблем. И везде, по обеим сторонам реки, стояла нескончаемая зеленая стена, постепенно сближавшаяся, особенно после того, как пароход свернул в Рио Негро.

Корабль медленно вошел в порт. Мускулистые негры схватили тросы, брошенные с борта, и притянули большой корпус парохода к причалу. Через несколько минут пассажиры начали сходить на берег.

Хосе Моарес уже однажды приезжал в Манаус. Это было во время войны, когда добыча каучука имела колоссальное значение, и его отец, старший мастер на плантации, зарабатывал тогда много денег. Он все-таки расспросил о дороге, не полагаясь на свою память через столько лет.

Старый дребезжащий и громыхающий автобус довез его в северную часть города на своего рода кольцевой бульвар на границе леса, где домики из гофрированного железа или досок вырастали, как грибы.

Он прошел еще несколько сотен метров, провожаемый взглядами любопытных индейцев. Когда он приезжал сюда во время войны, этот квартал был совсем новым, недавно отвоеванным у леса. Новым был и дом, только что купленный отцом.

Хосе чуть было не прошел мимо, не узнав дом. Белая краска стен превратилась в грязно-желтую, там и тут расползлись черные пятна плесени. Наполовину сгнившие ставни висели на окнах. На крыше кто-то приспособил куски толя, чтобы закрыть дыры. Сад, когда-то хорошо ухоженный, трудно было отличить от подступавшего девственного леса.

Хосе Моарес был поражен этими переменами. Его одежда намокла от пота, влажное лицо блестело. Он почувствовал, что ноги у него стали ватными, и прислонился к одному из столбов, когда-то поддерживавших выкрашенный белой краской забор. Столб легко хрустнул и рухнул в облаке пыли. Хосе едва не упал вместе с ним.

Он подошел к дому. Дверь была открыта. Ступеньки опасно скрипели под его шагами. Ящерица, как стрела, пронеслась в коридор, где гудел рой больших мух.

Моарес чувствовал себя не в своей тарелке. Он явно приехал слишком поздно: отец умер, а дом покинут много дней назад.

Оттолкнул дверь, что была справа. Она распахнулась, и он увидел стол со стоявшими на нем грязными тарелками. Он открыл другую дверь. В комнате было темно. Видимо, ставни были закрыты. Шум дыхания указывал на присутствие человека. С сильно бьющимся сердцем Хосе Моарес подождал, пока его глаза привыкнут к темноте. Он увидел два тела, лежавших на матрасе в углу комнаты. Одно, покрупнее, одетое в кальсоны сиреневого цвета, принадлежало высокому худому мужчине с седыми волосами, который чем-то напоминал ему отца. Второе, совершенно голое, с прелестными выпуклостями, принадлежало молодой мулатке. Спящие не шевелились, безмятежно посапывая.