Рождественский кинжал - [6]

– Воскресный просмотр, аудитория – сплошь яйцеголовые интеллектуалы. Как в инкубаторе! Уж я-то знаю!

– Дядя должен меня выслушать! Я должна сыграть эту роль! Должна, ты слышишь меня, Матильда?

– Да, милая, ты должна сыграть ее. Однако ужин через двадцать минут.

– Мне хватит и десяти, чтобы переодеться! – отмахнулась Паула.

«Это правда», – подумала Матильда. Паула никогда не уделяла большого внимания одежде. Она не была ни нелепой, ни очаровательной; она как бы выступала из платья, никто никогда не замечал, что на ней надето. Одежда просто не имела значения, она только прикрывала гибкое тело девушки, и над ней царила сама Паула.

– Я просто ненавижу тебя, Паула, Боже, как я ненавижу тебя! – сказала Матильда, сознавая, что ее помнили только благодаря изощренным туалетам, которые она носила. – Убирайся! Мне не так везет, как тебе.

Взгляд Паулы остановился на ее лице.

– Дорогая, твои платья – само совершенство!

– Знаю. Куда ты засунула своего драматурга?

– Не имею ни малейшего представления. К чему эта нелепая суета! Как будто в доме нет места... Старри сказал – он проследит.

– Ну, если только молодое дарование не носит свободные блузоны и волосы до плеч, то...

– Какое это имеет значение?

– Это будет иметь большое значение для дяди Ната, – иронически заметила Матильда.

Так оно и вышло. Хозяин дома, которому без предупреждения представили Виллогби Ройдона, посмотрел на него, потом на Паулу и не смог заставить себя пробормотать даже обычные слова приветствия. Залатывать брешь пришлось Джозефу. Он, чувствуя гнев Натаниеля, заполнил паузу собственной, бьющей через край доброжелательностью.

Положение спас Старри, объявивший обед. Все прошли в столовую. Виллогби Ройдон сел между Матильдой и Мод. Он посмотрел на Мод с некоторым презрением, но Матильда ему понравилась, и он принялся рассказывать ей о тенденциях развития современной драмы. Она послушно сносила его излияния, сознавая, что ее долг – вызвать огонь на себя.

Ройдон был болезненного вида молодой человек с неопределенными чертами лица и слишком напористой манерой поведения. Рассеянно слушая соседа по столу, Матильда представляла его в равнодушной среде мелких лавочников. Она была убеждена, что у него небогатые родители, которые смотрят на умного сына со страхом или с насмешкой, не понимая его таланта. Ройдон вел себя беспокойно и агрессивно просто от неуверенности в себе. Матильда сочувствовала ему и постаралась придать лицу выражение заинтересованности.

Паула, сидевшая рядом с Натаниелем, забыв об обеде и раздражая дядю взмахами тонких, нервных рук, увлеченно рассказывала о пьесе Ройдона. Она требовала внимания, а Нат не хотел слушать, ему было неинтересно.

Валерия, сидевшая справа от хозяина дома, откровенно скучала. Сначала она пыталась изобразить повышенный интерес к словам Паулы.

– Дорогая моя, как восхитительно! Расскажи мне о твоей роли! Как мне хочется увидеть тебя на сцене!

Но Паула отмахнулась от нее с безразличным высокомерием, неожиданно став похожей на Стивена. Валерия вздохнула, поправила аккуратные локоны. Она презирала Паулу за небрежно откинутые назад волосы и платье, которое совсем не шло ей.

Да, для мисс Дин вечер складывался неудачно. Она хотела приехать в Лексхэм. По существу, именно она, зная, что не нравится Натаниелю, настояла, чтобы Стивен взял ее с собой. Девушка не сомневалась в своей способности покорить сварливого старикана, но даже платье от Кардена не вызвало в глазах Натаниеля того восхищения, которое она привыкла встречать у мужчин. Джозеф, оценив ее вид, дружелюбно подмигнул ей. Приятно, но что толку, ведь у Джозефа нет денег.

Взгляд девушки рассеянно скользнул по лицу драматурга Паулы, но тот, казалось, был поглощен разговором с Матильдой. Валерия недоумевала: что мужчины находили в Матильде, и обиженно посмотрела на нее через стол. В этот момент Ройдон поднял глаза, их взгляды встретились. Казалось, он в первый раз увидел существо другого пола и был потрясен. Он остановился на половине фразы, покраснел и поспешил возобновить разговор. Валерия повеселела. Драматурги! С ними не угадаешь: в одну ночь они становятся знаменитыми, получают уйму денег, начинают появляться в компании с известными людьми.

Джозеф, которого Натаниель заподозрил в попустительстве приезду Виллогби, сказал, что он снова почувствовал запах древесных опилок. Такой оборот заставил Ройдона предположить, что Джозеф выступал в цирке, но тот решительно развеял эту иллюзию.

– Помню, однажды в Дурбане, когда я играл Гамлета... – начал он.

– Что вы, Джозеф! Вы никогда в жизни не играли Гамлета! – вмешалась Матильда. – Это не ваш типаж.

– А, во времена молодости! – неопределенно протянул старый лицедей.

Но Ройдона не интересовал Гамлет Джозефа. Он отмел Шекспира, и пьесы в которых играл Джозеф, он отверг уничтожающим: «Это старье! «, своим творчеством он обязан Стриндбергу[2] и Комедии Пинеро[3].

Джо огорчился. Он хотел рассказать прелестный небольшой анекдот того времени, когда он играл Бенедикта в Сиднее, но, кажется, Ройдон его не оценит. «Тщеславный молодой человек», – подумал Джозеф, без удовольствия поглощая острую закуску.