Рождественский кинжал - [2]

Именно в актерский период своей жизни Джозеф встретил Мод и женился на ней. Сколь бы невероятным это ни казалось молодым Хериардам, которые увидели Мод только пятидесятилетней теткой, в свое время она занимала почетное место во втором ряду хора справа. С годами Мод располнела. На ее пухлом невыразительном лице с крохотным ртом между глубокими складками розовых щек и с отсутствующим взглядом бледно-голубых глаз трудно было отыскать что-либо напоминающее ту хорошенькую девушку, которой она когда-то была. Мод редко говорила о своей молодости; те замечания, которым она время от времени позволяла вырваться, были случайными и не раскрывали, как предполагала Паула, тайн ее прошлого.

До тех пор пока два года назад море не вынесло Джозефа и Мод на берега Англии в Ливерпуле, для молодых Хериардов и Матильды Клар, их дальней родственницы, они были чем-то вроде легенды. Супруги прибыли из Южной Америки: платежеспособные, конечно, но не преуспевающие. Их занесло в Лексхэм, там они и остались, не слишком гордые, как выразился Джозеф, для того, чтобы стать пансионерами Натаниеля.

Натаниель распростер свое гостеприимство на брата и его жену с удивительной готовностью. Возможно, как осмеливалась утверждать Паула, он считал, что Лексхэму не хватает хозяйки. Если так, то он должен был разочароваться, потому что Мод не выказала ни малейшего желания взять бразды домашнего правления в свои пухлые ручки. Казалось, представление Мод о счастье ограничивалось едой, сном, раскладыванием пасьянсов и беспорядочным чтением бульварных биографий членов королевских семей и прочих знаменитостей.

Джозеф был полной противоположностью жене. Он кипел энергией. Все было бы хорошо, но, к несчастью для необщительного Натаниеля, брат обожал устраивать шумные вечеринки и до отказа забивать дом молодежью. И вот морозным декабрем, к ужасу Натаниеля, Джозефа осенила идея организовать семейный съезд. После стольких лет, проведенных вдали от дома, Джозеф страстно мечтал о настоящем английском Рождестве. Натаниель, окинув брата презрительным взглядом, пробурчал, что настоящее английское Рождество, исходя из его опыта, означает множество ссор между неприятными друг другу людьми, связанными лишь случайностью рождения и сведенными устаревшим обычаем, по которому на Рождество семьи должны собираться вместе.

Это язвительное замечание привело лишь к тому, что Джозеф рассмеялся, хлопнул Натаниеля по спине и любовно обвинил его в скупости. И то, что Натаниель в конце концов все-таки пригласил «молодых людей» в усадьбу на Рождество, говорило многое о даре убеждения Джозефа. Потребовалось немало времени, чтобы упросить Натаниеля забыть прошлое, потому что всего за месяц до этого он поссорился со своим племянником Стивеном и продолжал решительно отказываться финансировать пьесы, в которых хотела играть его племянница Паула.

– Понимаешь, Нат, – проникновенно сказал Джозеф, – такие старые калоши, как мы с тобой, не могут себе позволить ссориться с молодым поколением. Что бы мы были без них, со всеми их недостатками, благослови их Бог!

– Я могу ссориться с кем захочу, – парировал Натаниель, и это было чистой правдой. – Пусть Стивен с Паулой приезжают, если хотят, но я не потерплю, чтобы эта его бабенка отравляла воздух своими противными духами, и я не собираюсь терпеть приставания Паулы. Она жаждет, чтобы я финансировал какую-то пьесу. Ее написал очередной гениальный графоман, о котором я ничего не слышал и не желаю слышать. Твоя драгоценная молодежь хочет только одного – денег. Я-то знаю! Как подумаю, сколько я на них выложил...

– Ну-ну, а почему бы и нет? – весело возразил Джозеф. – Меня не проведешь! Ты любишь притворяться скрягой, но я знаю, как приятно дарить, и никогда не поверю, что ты этого не знаешь!

– Иногда, Джо, – взвился Натаниель, – меня просто тошнит от твоих слов.

Тем не менее после долгих убеждений он согласился пригласить бабенку Стивена в Лексхэм. Таким образом под Рождество в усадьбе собралась целая компания: Паула привезла с собой неизвестного драматурга, против которого так решительно возражал Натаниель; Матильда Клар пригласила сама себя; и в самый последний момент Джозеф решил, что было бы некрасиво нарушать традицию, не пригласив компаньона Натаниеля Эдгара Мотисфонта.

Всю неделю перед Рождеством Джозеф украшал дом. Он купил бумажные гирлянды и развесил их по потолку, искололся в бесконечных попытках украсить побегами остролиста все картины в доме, пристроил букеты омелы на всех видных местах. Когда приехала Матильда, Джозеф стоял на стремянке с пучком какой-то пахучей растительности в руках.

– Тильда, дорогая моя! – Стремянка с грохотом рухнула, и, потирая спину, Джозеф поспешил навстречу вошедшей. – Ну-ка, ну-ка!

– Привет, Джо! – снисходительно улыбнулась Матильда Клар. – Рождественские хлопоты, как и почему?

Джозеф просиял:

– Вот я тебя и поймал! Посмотри! – Размахивая над головой веткой омелы, свободной рукой он обнял гостью и закружил по залу в бешеном вальсе.

– Пещерный человек! – притворно сердясь, отстранилась Матильда. – Вы переломали мне все ребра.

Джозеф восторженно засмеялся и, взяв ее под руку, торжественно повел в библиотеку, где старший брат читал газету.