Рождественская шкатулка - [8]

Вскоре они столкнулись с новой проблемой: чтобы развиваться и процветать, фирме требовалась более широкая клиентура. И тогда друг вспомнил обо мне. Он рассказал портному о моих успехах в области маркетинга. После длительных переговоров со мною по телефону владельцы фирмы согласились продать мне долю в их компании. Расплачиваться предстояло моим опытом и определенной суммой денег, которую нам с Кери удалось наскрести. Однако новый бизнес обещал заманчивые перспективы. Трудности нас не пугали, и мы без сожаления уехали из Калифорнии.

С моей помощью фирма стала расширять рынок. Мы выпускали красочные каталоги одежды и рассылали их по всем брачным салонам Солт-Лейк-Сити, пригородов и соседних округов. Эти салоны становились прокатчиками второго уровня и получали неплохие комиссионные за свои услуги. Кроме проката наша фирма позволяла желающим купить у нас свадебное платье или смокинг.

Конечно, ведение дел со всеми филиалами требовало изрядной канцелярской работы, нудной, кропотливой и утомительной, но растущие перспективы так меня вдохновляли, что я стойко переносил трудности. Если раньше я задерживался на работе из-за тесноты нашего жилища, то теперь причина поменялась. Уют старинного особняка действовал на меня расхолаживающе, побуждал выбросить из головы дела и отдохнуть.

В современном бизнесе есть такое понятие, как «цена возможности». Оно строится на достаточно простом рассуждении: поскольку все ресурсы (и прежде всего — время и деньги) ограниченны, успешный бизнесмен выискивает возможности, не оговоренные условиями контракта, и стремится с максимальной выгодой их использовать.

Сколько раз я видел печальные глаза дочери, когда она снова слышала, что папа очень занят. Я успокаивал себя тем, что тружусь во имя семьи — ради того, чтобы Кери и Дженна смогли сполна вкусить плоды моей неустанной работы.

Оглядываясь назад, я с грустью констатирую: эти плоды часто оказывались горькими.

Глава четвертая Сон, ангел и письмо

Я не помню, в какую из ночей начались эти сны. Сны, в которых я видел ангелов. Признаюсь: я верю в ангелов, но не в таких, какими их изображают на картинках, с крылышками и арфами в пухлых ручках. Подобные ангельские атрибуты кажутся мне такой же нелепицей, как черти с рогами и вилами. Для меня крылья ангелов — символ их роли небесных посланников. Но какими бы ни были мои представления, во сне ко мне спустился именно крылатый ангел, и его распростертые крылья меня ничуть не раздражали. Настораживала лишь повторяемость сна и его странное окончание. Пространство было наполнено аккордами прекрасной музыки, мелодичной, как журчание горного ручья. Я поднял голову и увидел спускающегося с небес ангела. Его крылья были широко распростерты. Когда он приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки, я взглянул в его ангельское личико. Ангел возвел глаза к небу и вдруг превратился в камень.

Я плохо помню, какие еще сны снились мне с момента переезда в особняк миссис Паркин. Но этот сон я запомнил; с каждым разом он становился все отчетливее и красочнее. В ту ночь сон был очень живым, наполненный яркими красками и множеством деталей. Наверное, писателям-сюрреалистам снились похожие сны, и их содержание они переносили на бумагу. Я проснулся и думал, что бодрствование тут же уничтожит все следы сновидения. Они действительно пропали, но не все. В ту ночь музыка продолжала звучать. Негромкая серебристая мелодия, напоминающая колыбельную. Колыбельную, льющуюся неизвестно откуда.

Впрочем, в ту ночь я узнал, откуда исходят звуки колыбельной.

Я сел на постели, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. В ящике ночного столика лежал фонарик. Я взял фонарик, надел халат, тихо выскользнул из комнаты и пошел на звуки музыки. Остановившись возле детской, я заглянул туда. Звуки не потревожили Дженну, она безмятежно спала. Я вышел в коридор и добрался до двери, ведущей на чердачную лестницу. Как ни странно, звуки доносились оттуда. Я открыл дверь и, стараясь ступать бесшумно, поднялся на чердак. Луч фонарика выхватывал из темноты силуэты предметов, и от них ползли длинные страшные тени. Чердак был таким, каким и надлежало быть чердаку, если не считать звуков музыки. Но откуда же они исходят? Мое сердце колотилось все быстрее. Вдруг я заметил, что пыльное покрывало сброшено с колыбели и лежит на полу. Мое волнение усилилось. Я направил луч фонарика туда, откуда доносились звуки… Что такое? Да это же рождественская шкатулка, которую мы с Барри нашли, когда заносили сюда мебель! Я стал припоминать все, что знал о рождественских шкатулках. Может, это особый, редкий экземпляр, куда встроен музыкальный механизм? Но почему вдруг он заработал посреди ночи? Оглянувшись по сторонам и убедившись, что на чердаке никого нет, я пристроил фонарик так, чтобы он светил вверх. Освободив руки, я осторожно взял шкатулку и начал осматривать ее в поисках рычажка, позволяющего остановить музыку. Но тяжелая пыльная шкатулка ничуть не изменилась с того момента, когда мы с Барри впервые ее увидели. Ни тогда, ни сейчас у нее не было никаких рычажков, кнопок или отверстий для ключа. И никаких намеков на музыкальный механизм. Обыкновенная деревянная шкатулка, только очень искусно сработанная. Мне оставалось лишь одно — открыть шкатулку. Я так и сделал — расстегнул оба ремешка и осторожно поднял крышку. Музыка смолкла. Я направил луч фонарика внутрь шкатулки. Там лежали какие-то бумаги. Я достал самую верхнюю. Это было письмо, написанное от руки. Бумага от времени пожелтела и стала хрупкой. Я посветил на нее фонариком. Письмо было написано красивым ровным почерком.